Главное – это креатив!

1989 год: в ансамбле два молодых профессиональных музыканта и хороших аранжировщика – Николай Неронский и Александр Виславский. Ведётся подготовка к юбилейным концертам, создаются новые версии старых хитов, но… нового творчества практически нет! Все концерты основаны на материале, созданном коллективом до 1987-го года.
Раскачать почивший на лаврах ансамбль удалось молодому композитору, аранжировщику и пианисту Олегу Молчану, предложившему руководителю Владимиру Георгиевичу Мулявину свою концептуальную арт-роковую программу “Слово Скорины”.
Участники ансамбля с большим энтузиазмом взялись за работу над новым произведением, с воодушевлением и истинным удовольствием исполняют его на концертах.
1991 год: Всемирное празднование 100-летия со дня рождения Максима Богдановича. Уход из ансамбля Неронского и Виславского накануне премьеры новой, неаранжированной программы Владимира Мулявина “Вянок”. За аранжировочную работу с рвением и усердием берётся Олег Молчан. Несколько недель – и всё готово. Грандиозный успех в США у интернациональной публики!
1992-1994 годы: не самый лучший период для ансамбля. Множество внешних и внутренних факторов, таких как окончательная гибель недоразвитой и устаревшей советской “медиа-индустрии”, прорыв на эстраду дешёвой бездарщины, развал СССР в целом, повлёкший за собой отъезд за границу лучших музыкантов страны, в том числе и участников “Песняров”, крайне отрицательно повлияли на судьбу коллектива. Один за другим уходят коллеги Владимира Георгиевича. Ансамбль переживает довольно затяжной кризис. Но сообща Владимир Мулявин и Олег Молчан преодолевают его.
Эстрадная музыка в целом претерпевает значительную модернизацию. Внедряются новые электронные синтезаторные технологии, всё кругом звучит по-новому. Олег Молчан также выводит ансамбль на принципиально новый уровень, создавая при помощи современных технических средств актуальное звучание.
Решающая роль в подборе нового коллектива опять же принадлежит Олегу.
1994-1996 годы: создание двух новых программ – “Голос души” и “Казацкая вольница”. Автор большого числа песен и основной аранжировщик вновь Олег Молчан.
1998 год: второй кризис и новый развал ансамбля. Заговор против Мулявина, предательство бывших друзей. Опять на помощь Владимиру Георгиевичу приходит Олег…

Олег Молчан более чем на 10 лет связал свою жизнь с ансамблем “Песняры”. Не случись этого – не думаю, что “Песняры” вообще просуществовали бы столько времени. Трудно сегодня переоценить заслуги Олега. Он – ключевая фигура ансамбля наряду с Мулявиным.
Но почему-то герой как всегда оказался в тени. Сегодня больше принято возносить других участников коллектива, проработавших и по времени меньше, и по продуктивности, сочиняющих небылицы и дезинформирующих поклонников творчества “Песняров”.
Такое положение вещей крайне несправедливо. Поэтому, собравшись в сентябре 2004 года впервые посетить Минск, я поставил себе цель, во что бы то ни стало лично пообщаться с легендарным музыкантом, одним из любимых моих композиторов, автором гениальных произведений “Малітва”, “Стася”, “Рождественская колыбельная”…
К счастью, я не встретил никакого сопротивления, никаких преград на пути к решению казалось бы непростой задачи – интервью со звездой.
Олег радушно принял меня и моих коллег по группе у себя дома. Ирина Видова – жена Олега, напоила нас, попавших под ливень и сильно вымокших, кофе.
Состоялся откровенный шестичасовой разговор, большая часть которого была зафиксирована видеокамерой на плёнку. Обсудили массу серьёзнейших тем, но то и дело Олег шутил и иронизировал. Потому в интервью часто встречается шифр “ха-ха-ха” – это громкий заразительный смех Олега, мой и моих друзей.
Дабы не говорить абстрактно, нами были просмотрены видеозаписи нескольких концертов ансамбля.
Олег рассказал не только о своём творчестве в рамках ансамбля “Песняры”, поделился не только историей коллектива, но и фактами из своей до- и постпеснярской жизни, планами на будущее. Дал нам как начинающей группе массу полезных профессиональных советов, касающихся как создания музыки, так и дальнейшей её раскрутки. Рассказал о совместном музыкальном проекте с Ириной Видовой…
Ниже последует наша обстоятельная беседа.

Дмитрий Терёхин: Олег, расскажите о своём детстве, о семье, родных. Как и когда Вы стали заниматься музыкой? Почему выбрали именно фортепиано?

Олег Молчан: Я сам – коренной минчанин, родился в самом центре Минска. Отец был музыкант, и уже с 3-х лет он начал меня обучать музыке, очень хотел Бетховена из меня маленького сделать. Но, наверное, не у него одного была такая идея… Все хотели Бетховенов… это сейчас все хотят экономистов, бизнесменов и юристов.
В 5 лет я попал к профессору Лерману на подготовительные курсы лицея при консерватории (школа 11-летка, которая находится у нас в Минске), прозанимался 2 года и поступил в лицей как пианист. Не знаю, почему поступил именно как пианист, наверное, сказали, что так нужно. Я тогда слабо понимал, что нужно. Потом, когда я два года проучился на фортепианном отделении в школе, мне сказали, что у меня маленький аппарат, маленькая рука и растяжка для пианиста, и я не смогу играть большие произведения Листа или Рахманинова, необходимые для конкурсных исполнений.
Перевели меня на хоровое, к Игорю Андреевичу Журавленко, он сейчас профессор в институте имени Гнесиных. Я пел в хоре мальчиков, но по фортепиано у меня учительница осталась и нагрузку фортепианную я, соответственно, нёс. Ну и тогда музычку какую-то начал писать, сочинял что-то такое детское, сейчас даже не помню что…
Осмысление, в принципе, пошло уже где-то в 7-8-м классе, когда я услышал трио Оскара Питерсона. Всё, я решил стать джазовым пианистом! Меня нельзя было переубедить. Я начал пропускать все занятия: физику, алгебру… брать ключ от класса – у нас там были рояли – и бегать наверх усиленно заниматься джазом.
Меня гоняли нещадно в школе, не знали, что со мной делать, потому что я не хотел заниматься такими ненужными предметами, как советская этика и всякая такая дребедень… я всегда это считал за дребедень. Вообще я был тихий, но очень неуловимый, со мною ничего нельзя было сделать. Я не посещал комсомольские собрания…
Да! Меня в комсомол очень смешно принимали!
Меня до 11 класса вообще не принимали в комсомол. У нас была образцовая школа, и мне всё говорили, что вот Вы пропускаете много занятий (мне с натяжкой ставили тройки по алгебре, геометрии) и, если Вы не будете комсомольцем, Вас не возьмут в консерваторию. Но у меня один знакомый тогда был в какой-то комсомольской ячейке и он мне сказал: “Ты не волнуйся, тебя всё равно примут, они не имеют права, чтоб кто-то оставался не комсомольцем, сами же получат по голове!”
Всё дошло до того, что в 11-м классе мне просто сказали: “Принеси фотографию”. Ха! Я принёс фотографию, её вклеили, вручили мне этот комсомольский билет – и всё!
Я не очень любил всякую общественную работу, общественную нагрузку… Больше занимался профессией – всё хотел быть джазовым пианистом.

Дмитрий Терёхин: Олег, играли ли Вы в каких-либо группах до “Песняров”?

Олег Молчан: Моя карьера начала складываться таким образом. У нас в Минске из хороших джазовых музыкантов образовалась джаз-роковая группа “Диалог”. Не Брейтбурга, а наш, минский “Диалог”. В ней играло очень много достойных музыкантов, ставших впоследствии довольно известными: Яша Нахманович, Игорь Серых (он сейчас в Лос-Анджелесе), Коля Самусевич и многие другие… Там же и Алик Катиков был, я его потом в “Песняры” и порекомендовал. И вот когда мне отроду было 16 лет, я уже играл в этой группе.
Да-да! В 81-82-м году я уже играл джаз-рок и начал писать песни. Вообще, сначала я был инструменталистом, очень любил инструментальную музыку и писал джаз-роковые композиции. Но позже начал всё это понемногу переосмысливать (особенно в армии) и стал писать именно песни.
Вообще, после окончания 11-летки я поступал в консерваторию на хоровое дирижирование. Честно говоря, я не хотел. Но так было заведено: когда поток – 3 человека – выпускался из школы, вопрос куда идти не вставал – однозначно в консерваторию. Я не прошёл, завалил историю, или Ровдо меня не хотел взять к себе – я так и не понял, в чём дело было, но поступить не получилось. Ну а мне и не надо было. Тогда мне сказали: “У нас есть единственное в республике отделение эстрадного фортепиано в Институте культуры”. Я пошёл в Институт культуры, поучился год и понял, что мне это тоже не интересно, там мне никто ничего рассказать не может.
Ну и когда всех набирали в армию, я пошёл служить в ансамбль МВД. И вот именно тогда я сколотил какую-то группку прямо в армии и начал уже писать песни. Смешные такие песни были, конечно, незрелые, но в принципе уже начинал что-то делать! И как-то мне всё это понравилось! Я начал даже хоровую музыку писать. До сих пор мой хоровой цикл, написанный ещё в армии, исполняет Государственная академическая капелла. Ну в армии же надо было чем-то себя занять, потому что когда 2 года куришь, сидишь… Надо же как-то реализовывать себя!
Отношение ко мне сильно разделилось: некоторые считали, что я очень хороший клавишник, другие считали, что аранжировщик. А аранжировкой я занимался исключительно потому, что я это всё слышу, для меня не составляло труда делать аранжировки.
До службы я работал в ресторане “Юбилейный”, с той же командой, с теми же ребятами из “Диалога”. Когда я пришёл из армии, то остался без работы, коллектив разбежался. Я пошёл в филармонию и сказал: “Вы знаете, я хотел бы работать у Вас в филармонии”. Был там Л.Я. Моллер, сейчас в Израиле живёт. Он так посмотрел на меня и спросил: “А что Вы можете?” Я говорю: “Джаз играю”. Он: “Ну сыграй!” Я сыграл… мне назавтра дали сразу коллектив и аппаратуру. Точнее, дали 9 единиц и сказали: “Делай коллектив”.
Вот отсюда у меня всё это и пошло. Я где-то в 22 года начал заниматься собственной группой. Набрал музыкантов, мы что-то там делали, играли. Кстати, начинал я с ними, как и вы, тоже с арт-рока, но немножко с джазовыми примесями и думал, что я изменю весь мир, потому что никто почему-то этого не играет, а вот я буду играть, поэтому я самый классный! На самом деле я потом понял одно, что давно всё это уже переиграли и бросили, потому что… ну не любит у нас народ арт-рок, ну что тут сделаешь???

Дмитрий Терёхин: Олег, а когда Вы впервые ознакомились с творчеством ансамбля?

Олег Молчан: Вообще, я был ещё маленький, а “Песняры” уже были популярны, и я никогда не думал, что меня что-то свяжет с этим коллективом.
Я скажу честно… хм… я первый раз услышал “Вологду” – мне она не понравилась. Услышал и думаю, что ж такое-то?
А потом услышал другие работы: “Ой рано на Ивана”, “Зачарованную”, ещё что-то… И у меня уже сложилось совершенно другое мнение!

Дмитрий Терёхин: Ваше совместное с Владимиром Георгиевичем творчество началось с программы “Слово Скорины”. Это был 1989-й, юбилейный для “Песняров” год. Поклонники ансамбля впервые увидели Вас на сцене поздней осенью 1989-го. Самая ранняя имеющаяся у меня видеозапись, на которой Вы есть – это концерт в Белорусской государственной филармонии, посвящённый 20-летию ансамбля, состоявшийся 1 апреля 1990-го года. Там Вы играете на рояле и на клавишных, блистательно исполняете с коллегами программу собственного сочинения, посвящённую Франциску Скорине.
Первым напрашивается следующий вопрос: когда Вы точно пришли в ансамбль, по чьей рекомендации? Говорят, в ансамбль Вас привёл Александр Виславский. Как проходило прослушивание?

Олег Молчан: Виславский меня не приводил. Мы с ним вместе в школе учились, кажется, он на 2 года старше был. Он тоже дирижёр-хоровик.
Я не могу сказать точную дату прихода. Я помню, что впервые встретился с Мулявиным где-то в сентябре 89-го.
Как я уже говорил, в собственном коллективе с арт-роком у нас дело как-то не пошло и я потихоньку стал писать песни. Кто-то где-то заметил, попросили написать ещё песен, потом с телевидения позвонили предложили на заказ написать… И так пошло, пошло… А потом Легчилов предложил мне написать целую программу на его стихи – “Ave Sole, или Слово Скорины”.
И после того как мы её сделали, он сам договорился с Ярмоленко и с Мулявиным о встрече. И даже когда он тянул меня к ним на прослушивание, я говорил: “Да ну, Александр Кузьмич, со стариками связываться. Ну надо молодых!” А он говорит: “Да ты ни фига не понимаешь в жизни! Ты ничего не понимаешь, тебе надо сейчас это!”
И я потом понял, это был абсолютно правильный шаг, слава Богу, что были люди, которые могли подсказать и подтолкнуть.
Сначала мы пошли к “Сябрам”, к Анатолию Ярмоленко. Но он вообще никак не отреагировал: “О, у меня сейчас времени нет, всё”…
На следующий день я встретился с Владимиром Георгиевичем, взяли ключи от одного из филармонических классов, я сел за рояль, раскрыл ноты, наиграл и напел песни программы. Мулявин всё выслушал и сказал: “Приходи завтра на студию и работай”. Мне даже скучно как-то стало, я думал, может сейчас что-нибудь разберёт из программы, расскажет мне, что не так… Ничего не рассказал! Приходи и работай!
У меня всегда такая история в жизни: у меня на следующий день всё происходит. Сидишь, сидишь годами, потом встретился, а на следующий день уже студия…
Владимир Георгиевич Мулявин со всеми меня познакомил. “Вот, – говорит, – Олег будет заниматься сейчас своей программой, Вы все ему помогайте, если что попросит – подсказывайте”.

Дмитрий Терёхин: Олег, а какая обстановка была в ансамбле, когда Вы пришли?

Олег Молчан: Да, кстати, нормальная обстановка была, все хлопцы нормальные, весёлые…

Дмитрий Терёхин: Сейчас говорят, что чуть ли не с середины 80-х в ансамбле был серьёзный внутренний конфликт…

Олег Молчан: Стоп. Давайте разбираться так: сказать и рассказать можно всё что угодно, но мы сейчас будем говорить об общем. Чисто политическая обстановка: представьте, стоят 10 мужиков взрослых на сцене – артистов, каждый из них что-то собой представляет. Это не пацаны, не школьники, у каждого свои мысли. Естественно, в любом коллективе, где 8-10 человек кто-то где-то кого-то когда-то не будет устраивать. Это понятно! Ну не может быть такого, чтобы все 10 человек за руки взялись и дружно в ногу пошли!

Дмитрий Терёхин: Ну а по творчеству откровенных каких-то расхождений не было?

Олег Молчан: Да ничего там близко такого не было. Нормально все становились, играли и пели, после концерта каждый своими делами занимался.

Дмитрий Терёхин: Был ли до Вас какой-либо второй клавишник, или после ухода Дмитрия Явтуховича, с сентября 1988-го Александр Виславский играл один?

Олег Молчан: Нет, никого там, кажется, не было, на концертах был один Саша. Коля Неронский был на басу, он где-то в 1988-м пришёл. Они ещё в Германию и в Африку ездили.

Дмитрий Терёхин: А Вы в Африку не ездили?

Олег Молчан: Нет, не ездил.

Дмитрий Терёхин: Олег, ещё один вопросик по второй половине1988-го – первой половине 1989-го года. Может быть, Вы что-то слышали и знаете. Есть слухи, что именно в этот период времени Мулявин написал вторую концептуальную программу на стихи Янки Купалы. Есть даже список песен – 10-11 номеров. Только вот большинства самих песен нет. Ни концертных вариантов, ни студийных. Может быть, просто мимо меня они прошли, а, может, совсем не было программы?

Олег Молчан: Ничего про такую программу не слышал и не знаю. Ничего мы не играли такого. Я тебе расскажу другое: перед распадом коллектива в 1998-м году Мулявин приехал ко мне в гости и принёс мне совершенно новую программу из 10 песен. И я её уже аранжировал. Если б не распад ансамбля, мы бы её сделали. В “Песняры” я тогда уже не ходил, у меня небольшая студия была, в ней я и делал всю программу… Ну а потом развал, клавиры куда-то пропали… Никто теперь этим не занимается…

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте снова вернёмся к самому началу Вашей песнярской карьеры. Официальная дата 20-летнего юбилея ансамбля – 1 сентября 1989-го года, но концерты юбилейные проходили позже.

Олег Молчан: Да мы никогда не придерживались этих дат. Как получится, так получится. Лучше хоть как-то, чем вообще никак! В такой-то стране? Ведь шёл развал. А деньги на программы ещё эти министерства выделяли, надо было их ждать. Поэтому какие первые сентября? Получилось – и слава Богу! А то вообще бы ничего не было.

Дмитрий Терёхин: Олег, а как долго шли юбилейные концерты и где вы выступали?

Олег Молчан: Я уже говорил, что пришёл в ансамбль в сентябре. Месяца 2-3 мы с ансамблем записывали мою программу. А уже потом у нас были длительные гастроли по Белоруссии и России. Зимой мы доехали до концертного зала “Россия”, отыграли 20-летие там, и уже после Москвы был апрельский концерт в Минской филармонии. Это я точно знаю.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте поговорим о юбилейном концерте в Белгосфилармонии. У меня есть его видеозапись. В первом отделении Вас показывают только в одной песне – “Вероника”. Вы играете на рояле. А какие-нибудь ещё песни в первых отделениях юбилейных концертов Вы играли или ансамбль не нуждался во втором клавишнике?

Олег Молчан: Я выходил только на “Веронику”, отвечал за рояльные партии. Больше ничего не играл, кроме своей программы, разумеется.

Дмитрий Терёхин: До Вас фортепианную партию в “Веронике” играл Дмитрий Явтухович…

Олег Молчан: Вот, прекрасно как… такая преемственность своеобразная. И Эскин, и Паливода… А вообще, мне кажется, что эту партию играли все клавишники ансамбля “Песняры”.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте поговорим подробно о Вашей программе “Слово Скорины”. У меня есть два её варианта. Первый – студийная аудиозапись, сделанная, видимо, на репетиционной базе ансамбля. Говорят даже, что её за один день писали, прямо перед концертом…

Олег Молчан: Нет… Мы месяца три её писали. Лёня Ковалёв был тогда звукорежиссёром.

Дмитрий Терёхин: Точных названий песен у меня нет, поэтому условно я назвал их так:

1. Увертюра
2. Крок
3. Доктор Скорина
4. Маргарыта
5. Слово Скорины
6. Острова счастья
7. Интермедия
8. Ave Sole

Есть слухи, что всего в программе было 12 или 13 композиций. Полная ли у меня аудиоверсия и как правильно называются песни?

Олег Молчан: Именно столько всего песен и было – восемь номеров. Ну и назвал ты всё правильно! Нормально, пойдёт…

Дмитрий Терёхин: Понятно. А второй вариант – концертная видеозапись. С Вашей программы начиналось второе отделение минского юбилейного концерта. И, если студийный вариант включает 8 треков, то на концерте игрались лишь 6 номеров, причём нон-стопом. Исключили песню “Доктор Скорина”. Почему?

Олег Молчан: Ну, скорее всего, Мулявин посмотрел, что длинновато получается, и мы обрезали программу. Мы всегда так на концертах делали. А что тут такого? Если, допустим, этот “Доктор Скорина” – какая-то проходная песня, и она растягивает программу, отвлекает зрительское внимание – мы просто убирали её и всё. Я тогда специально подводил тональности песен, чтобы программа нон-стопом шла. Потом решил, что всё-таки ошибся. Надо было точки давать.

Дмитрий Терёхин: Интересен тот факт, что в студии несколько песен спел Владимир Георгиевич, но на концерте его партии были распределены между другими участниками ансамбля. Сам Мулявин не выходил на сцену во время исполнения “Скорины”. Почему? Так было на всех концертах или только в Минске?

Олег Молчан: Я уже не помню, пел ли Владимир Георгиевич в “Скорине” на каких-либо концертах тогда или вообще не пел.
Ну, наверное, было бы слишком жирно для меня, как для молодого автора, чтобы Мулявин сразу в моей программе выступал, вот он и повесил всё на артистов ансамбля. То есть, чисто политический ход.

Дмитрий Терёхин: В программе явственно прослушиваются арт-прог-роковые мотивы. Чувствуется влияние британских групп, в частности, ELP. Это случайность или Вы увлекались арт-прог-роком 70-х?

Олег Молчан: Конечно, увлекался! Не просто увлекался, а, как уже говорил, я тогда занимался такой музыкой. И “Emerson, Lake & Palmer”, и “MezzoForte” повлияли на меня. Я бы отнёс “Скорину” к арт-року с элементами белорусской эстрады. А вообще в программе я очень много всего закрутил, особенно инструментальные моменты… А песни “Маргарыта” и “У высокім небе (Острова счастья)”, про которые Мулявин сказал, что они самые достойные, – они у меня легче всех получились. Я вообще думал, что это отписка, как бы для народа. Молодость ещё играла, хотелось себя показать, проявить.
Я честно скажу, когда был молодой, в разговорах с Мулявиным я часто говорил: “Владимир Георгиевич, а не пойти ли нам в стиль группы “Genesis”? “Песняры” ведь уже старый, популярный ансамбль, мы можем сейчас слушателю навязать любую музыку! Сделаем такой мощный арт-рок…”
Он слушал, улыбался, ничего не говорил. Потом-то я понял, что это глупая затея.

Дмитрий Терёхин: А как шла работа над программой? Аранжировки песен делали полностью Вы и раздавали партии остальным участникам ансамбля, а они, в свою очередь, учили их индивидуально. Или что-то Вы делали совместно? К примеру, соло Растопчина, которое Александр великолепно исполняет, закинув гитару за голову, он сам придумал? Долго ли Вы потом сыгрывались или уровень музыкантов был такой, что они всё играли сходу? Как распределялись вокальные партии?

Олег Молчан: В работе над этой программой как раз многие принимали участие. То, что касается инструментальных партий, помогали инструменталисты. Басовые партии, естественно, помогал делать Неронский. Он же басист и лучше знает, где какие партии как сыграть. К примеру, в “Интермедии” у него соло на басу, я написал начало темы, а потом – чисто его импровизация. То же и у Растопчина. Некоторые вещи я сам полностью делал на инструментах прямо в студии. Иногда Саша Виславский помогал, барабаны, к примеру, подзабивал. А Валера Дайнеко сам себе делал все подпевки. Когда “У высокім небе” записывали – я ему только мелодию дал, а он сам себе все “бэки” придумал и прописал.
Почему так? А потому что, представьте, я первый раз пришёл в коллектив и мне со своим уставом в чужой монастырь лезть? Я считаю, что всё было абсолютно правильно. Каждый должен вносить свою лепту, тогда в результате что-то да получится.
А уровень музыкантов был просто поразительный, недосягаемый…

Дмитрий Терёхин: Расскажите об Александре Москальчуке. Он пел в “Скорине”, но больше, как мне кажется, в ансамбле задействован не был. Это Вы пригласили его для своей программы или стажировка Александра просто совпала с юбилейными концертами?

Олег Молчан: С Сашей мы ещё вместе работали в ресторане. Он даже немножко пораньше меня пришёл в ансамбль. Его Мулявин как стажёра взял на некоторое время, вокалистом…
Вот я и говорю, столько людей приходило! Ну, как его песняром можно называть? Ну, потёрся в ансамбле 5-6 месяцев – и всё, ушёл.

Дмитрий Терёхин: Некоторые говорят, что от барабанщика Владимира Беляева никакого креатива не было, что он играл чисто по нотам.

Олег Молчан: Нет, ну Володя, конечно, играл по нотам, но лепту свою вносил, естественно, как музыкант. Он всегда предлагал различные варианты: “Давай вот здесь остановку сделаем, а тут сбивку такую-то интересную вставим”. Это ж коллектив, все были задействованы.

Дмитрий Терёхин: А Игорь Пеня – он был чисто солистом или тоже принимал участие в создании музыки?

Олег Молчан: Ну, он потом, позже творил. А в этой программе не могу сказать, что он что-то делал.
Вообще, там как получилось с это программой: она свалилась на ребят, когда времени было мало. Они к юбилейным концертам готовились, а Легчилов умно просчитал, что как раз в это время было 500-летие Скорины, празднование в ЮНЕСКО. Ребята, естественно помогали, но большую часть работы приходилось делать самому. Сразу я стал инструменты все изучать. Помимо программы, Мулявин нагрузил меня аранжировками 2-х каких-то песен, я там что-то нааранжировал, но они у нас так и не пошли потом.
Я вообще 2-3 года не понимал по-настоящему, что же надо делать-то! Год в четвёртый я начал уже разбираться, что нужно “Песнярам” для того, чтобы это звучало как “Песняры”. Поэтому, когда сегодня Скорожонок и его молодые ребята говорят, что они гордо понесут знамя, я говорю: “Ребята, смотрите не споткнитесь”.

Дмитрий Терёхин: Перед юбилейными концертами “Песняры” записали ещё ряд песен. На кассете, с которой я реставрировал “Слово Скорины”, были новые версии композиций “Ой рана на Івана”, “Касіў Ясь канюшыну”, “Калядачкі” и некая песня про “Новый год” в исполнении Валерия Дайнеко. Вы знаете, чьи это аранжировки и кто автор новогодней песни?

Олег Молчан: “Ой рана на Івана” помню. Играли на концертах несколько раз. А про Новый год – не знаю. Может, и пели где-то на каких-то концертах. Был такой огромный репертуар, разве всё упомнишь? А насчёт аранжировок – и я делал какие-то версии, и до меня делали.

Дмитрий Терёхин: Дмитрий Явтухович рассказывал, что в 1988-м году новые аранжировки делал Игорь Паливода.

Олег Молчан: Да, и он делал, и после него Виславский с Неронским. А потом, когда я освежал эти песни, я пользовался теми вариантами. Вот именно “Касіў Ясь канюшыну” – я не делал аранжировку, а брал характерные моменты из “минусов”, что писались до меня, отдельные кусочки и на них докладывал ещё какие-то партии. Именно освежал какими-то новыми тембрами, создавал новое звучание. Такой работы было много.

Дмитрий Терёхин: Олег, у Вас есть ещё одна песня на стихи Александра Легчилова – великолепная “Стася”.

Олег Молчан: Это не Легчилова стихи. Недавно удалось выяснить, кто же настоящий автор – это белорусский поэт Язеп Пуща.

Дмитрий Терёхин: Дело в том, что совсем недавно вышел “новый” диск “Белорусских песняров” – “35+5”. И на нём автором слов “Стасі” указан Легчилов.

Олег Молчан: Произошла путаница с автором. Мне Мулявин подкинул часть сборника стихов, и именно из него я этот текст и взял, написал песню, а на страничке со стихотворением не был указан автор.

Дмитрий Терёхин: Песня потрясающая!!! Нет слов, чтобы выразить эмоции, возникающие при прослушивании. Великолепная аранжировка, гениальный вокал… Шедевр!!!

Олег Молчан: Спасибо! Недавно её исполнял конкурсант на “Славянском базаре”…

Дмитрий Терёхин: И, на мой взгляд, совершенно убил. Песня настолько хороша, что её, казалось бы, невозможно испортить, но конкурсант Пётр Елфимов постарался. И совсем уж непонятно, какой “глухарь” изготовил новую примитивнейшую аранжировочку. Видимо, не хватило образованности хоть немного приблизиться к Вашему оригиналу. Ну да Бог с ними…
Олег, а то, что в “новый” диск “Белорусских песняров” вошла половина песен написанных Вами (при этом, записаны они были звукорежиссёрами ансамбля периода 1989-1998 годов, о чём на обложке никто не обмолвился) каким-либо образом согласовывалось заранее? Или это стало сюрпризом для Вас?

Олег Молчан: Всё нормально, не волнуйся. Никто ничего без моего разрешения не выпустил бы. Только жалко, автора не написали настоящего, а приписали стихи Легчилову.
Я знаешь как за “Малітву” здесь бился? О! Это была целая история! У нас с Ириной в 97-м году уже был контракт с продюсерской компанией, и мы часто выезжали работать в Москву. Я приехал в Минск, и мне Лёня Прончак рассказал: “Ты знаешь, “Белорусская энциклопедия” вышла, там написано “Малітва” – музыка Мулявина.” Я тут поднял шорох, они там всё, конечно же, исправили.

Дмитрий Терёхин: Да, с “Песнярами” постоянно какая-то путаница. Ведь есть же даже екатеринбургский концерт 1994-го года, где Мулявин представляет Вас как автора “Малітвы” после её исполнения?

Олег Молчан: А с “Песнярами” всегда так, до правды докопаться очень сложно. Это потому, что Мулявин никогда ничего не говорил никому. Он вообще ни с кем не разговаривал. Ха-ха-ха… И каждый домысливал что хотел.
Кто-то там решил Мулявину дополнительное очко просто дать. Зачем Молчану добавлять очков, когда лучше сыграть в игру “я и Мулявин”, ведь играть в игру “я и Молчан” пока не так интересно. Ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: Вот так и получается, что какие-то люди создают подобные инсинуации, а потом в интернете начинается галдёж, что Мулявин авторство чужих песен себе присваивал!

Олег Молчан: Неправда. НЕПРАВДА! НЕ-ПРАВ-ДА!!! Я могу сказать о том, что Владимир Георгиевич Мулявин не присвоил ни одного моего произведения. Да ему это и не надо: он и сам гениальный композитор.
Для меня главная задача в процессе создания песни – это выпуск продукта ДЛЯ ЛЮДЕЙ. Люди не спрашивают, Попкин, Васильев, Бубенчиков,… кто это всё делал. Людям надо нормальную музыку! Мы же мониторингом в полной степени сами не обладаем, правильно? Вот у меня Ирина ведёт очень серьёзный мониторинг песен, которые я пишу для неё. Потому что здесь есть очень много тонких моментов. Я написал песню, говорю, что это конечный вариант, а она свежим ухом слушает, говорит: “Вот здесь не то, здесь не то…”. Я потом через какое-то время смотрю – и точно не то! Потому что невозможно одному человеку на 100% самому себя проконтролировать. Только редчайшие гениальные люди это делают. И, как правило, все кого-то контролируют.
Если я в процессе аранжировки вижу, что вот здесь что-то не так, я беру и поправляю. В этом отношении, говорить, что ты имеешь право на какое-то соавторство, если написал 2 или 3 такта – это смешно. Смешно!
И в моей работе с Мулявиным у нас не возникало никаких вопросов по этому поводу. Во-первых, у нас не было соавторских песен. И я отказывался, и он этого не хотел. Это моя принципиальная позиция, касающаяся авторства: либо моя песня, либо не моя. Всё. Во-вторых, сейчас возникает путаница в вопросах, касающихся обработок некоторых народных песен. К примеру, писали, что песню “Ты мяне падманула” обработал Мулявин. Это не так, обработку делал я. Я лично нашёл в мулявинском сборнике этот текст на белорусском языке и меня просто заело: украинский вариант этой песни звучит, а наш нет! Тогда я сделал аранжировку, Марусич у меня там рэп в середине читал. И самое смешное здесь то, что люди могут подумать, будто Мулявин мог сделать такую обработку с рэпом. А ведь он по определению не стал бы такого делать, потому что у него совершенно другое направление было в музыке!

Дмитрий Терёхин: Олег, вернёмся к песне “Стася”. Когда она была сделана? Она писалась для “Песняров” или сольно для Валерия Дайнеко?

Олег Молчан: Я её в 1992-м году написал. Сделали, когда Дайнеко ещё в “Песнярах” был.

Дмитрий Терёхин: Ясно, спасибо.
После юбилейных концертов Вы ушли из ансамбля, вернулись к учёбе в консерватории. Как Вас теперь воспринимали сокурсники, преподаватели? Ведь Вы гастролировали с таким легендарным ансамблем? Что-то поменялось в отношении к Вам? Почему позже Вы приняли решение оставить учёбу?

Олег Молчан: Подожди. До этих юбилейных концертов я не учился в консерватории, вообще. Как раз по окончании гастролей я решил поступать в “консу”. Мне Мулявин предложил идти работать в ансамбль, а я отказался. Ребята не поняли меня, обиделись, зато Мулявин понял. Сказал: “Пусть учится”.

Дмитрий Терёхин: Но я слышал, что Вы окончили 3 курса “консы”?

Олег Молчан: Неправда. Я 3 курса никогда не заканчивал, учился только на первом. Меня, вообще, все достали. Мне говорили, что надо идти на композиторское отделение. Никто из окружающих меня людей не видел моей жизни без учёбы в консерватории. Я должен был для них для всех учиться в ней. Ну я и поступил летом 90-го.

Дмитрий Терёхин: Когда Вы снова вернулись в ансамбль, в конце 1990-го или в 1991-м? Для меня и моей хронологии это очень важно. Когда и почему ансамбль покинули Николай Неронский и Александр Виславский?
Летом или осенью 1991-го вовсю шла подготовка к поездке в США в ООН. Там должна была состояться премьера новой программы Мулявина “Вянок”. Когда началась работа над этой программой? Одна песня из неё – “Максім і Магдалена” – звучала ещё на юбилейном двадцатилетнем концерте. К ней мы вернёмся позже. А пока расскажите, какие песни были готовы до Вашего возвращения в ансамбль?

Олег Молчан: Когда я учился в “консе”, мне повторно позвонили от Мулявина. Помню, Щёлоков позвонил и сказал, что Мулявин хочет со мною встретиться. И это было уже как раз по поводу “Вянка”, надо было аранжировать эту программу. Это было в самом конце лета 1991-го года или в начале осени. Получилось так, что как раз назрела эта поездка в США, а Виславский и Неронский вместе ушли. И вот тогда сразу же пришёл я. Над новыми песнями программы ещё вообще никто не работал. Я и занялся аранжировкой. Мы тогда Эдика Тышко на бас взяли.
Репетировали программу около месяца, а поздней осенью 1991-го года поехали в Штаты. Мы ещё вместе с Беляевым ходили на Хэллоуин и снимались на камеру. А, когда приехали, как раз зимняя сессия шла в консерватории, но я не пошёл её сдавать, хотелось отдохнуть. Я думал академический отпуск взять, а потом так и бросил её вообще и пошёл в “Песняры” работать как артист, принёс трудовую книжку в коллектив.

Дмитрий Терёхин: Август 1991-го знаменит так называемыми “революционными событиями”. Как они повлияли на обстановку в ансамбле, на отношение к вам государства, на финансирование ансамбля?

Олег Молчан: Я никакого отношения к ГКЧП не имею. Меня и не было тогда ещё в ансамбле. Я помню, включил “Лебединое озеро”, посмотрел его и выключил телевизор. Меньше на это внимания обращать надо…
Но мы, кстати, не участвовали в обороне Белого дома, ни я, ни ансамбль. По географической причине. Здесь в Белоруссии нет Белого дома. Ха-ха-ха.

Дмитрий Терёхин: Значит, всю программу практически с нуля сделали при Вас?

Олег Молчан: Да. Мы её быстро подняли. Буквально за несколько недель. И программа просто изумительная была. Там и “Слуцкія ткачыхі”, и первый вариант “Лявоніхі”, позже я эту песню переаранжировал в техностиле для съёмок в новогодней телепередаче в Останкино.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте пройдёмся прямо по каждой песне программы. Попробуйте оценить вклад каждого музыканта в её создание. Сегодня говорят, что вовсе не Мулявин был основным автором произведений. Давайте разберёмся по каждой песне.
Начинается программа песней “Ой чаму ж, я стаў паэтам…”. На сцене только Вы. Звучит клавишное вступление, под которое выходит Мулявин. И вот над атмосферными клавишными тембрами зазвучал голос Владимира Георгиевича. Потрясающий эффект, лавина эмоций!
Чья идея аранжировать композицию такими скупыми средствами? От такого решения песня неимоверно выиграли! Клавишное интро сочинили Вы?

Олег Молчан: Это от начала и до конца была концепция Мулявина. Он продумал структуру песни, решил, что будут именно клавиши и голос, естественно, сочинил все мелодии, гармоническую основу и так далее. А я, как аранжировщик, отвечал только за техническое воплощение, посмотрел какой клавишный тембр использовать, сделал себе конкретную партию. Но автор-то один – Мулявин. И вся музыка здесь его.

Дмитрий Терёхин: Первая песня плавно переходит в следующую: “Краю мой родны”. Идея остаётся та же: клавиши и голос Мулявина. Но в середине песни на сцену выходят другие вокалисты ансамбля: Владислав Мисевич, Игорь Пеня, Валерий Дайнеко, Эдуард Тышко. Звучит многоголосый хорал. Кто делал разложение на голоса?

Олег Молчан: Хорал раскладывали Мулявин, Дайнеко и я – все понемножку. Я ещё тогда не очень хорошо знал всю песнярскую структуру голосов. Как дирижёр-хоровик я писал хоровые остовы, а уже артисты подгоняли их под песняровский стиль. То есть, здесь совместное творчество.

Дмитрий Терёхин: А кто поёт фальцетные партии в многоголосии, Игорь Пеня и Владислав Мисевич?

Олег Молчан: В этой композиции – Пеня. Вообще, в основном он уже верха тянул в 90-е. Мисевич тоже иногда, но гораздо меньше, чем в 70-е.

Дмитрий Терёхин: Следующая песня – “Максім і Магдалена”. Эта композиция была записана в 1989-м году или даже раньше, так как она исполнялась ещё на юбилейных 20-летних концертах. Вы знаете, чья аранжировка этой песни и кто делал студийную запись?

Олег Молчан: Часто, если была уже сочинённая хорошая песня и она подходила по концепции или по режиссуре, то мы вводили её в программу. Ведь номер обычно уже был проверен на публике и, конечно же, он был выигрышный. Так делал и Мулявин, и я, и это правильно, я считаю. Так было и с песней “Максім і Магдалена”. А кто делал аранжировку, я не знаю.

Дмитрий Терёхин: Перед этой композицией довольно продолжительная заминка. Я думаю, это связано с тем, что песня идёт под фанеру. Это единственный “фанерный” номер во всей программе. К слову, на концерте “20 лет “Песнярам” эта песня тоже игралась под фанеру. С чём связан такой избирательный подход? Неужели песня настолько сложная, что её невозможно исполнить живьём, как всё остальное? Или просто саунд записи настолько оригинальный, что вживую его невозможно воспроизвести?

Олег Молчан: Да может просто не было у нас времени выучить её, а может что-то в ней было очень неудобное для исполнения. Ведь и на западе современные звёзды часто разбавляют концерт 2-3-мя “фанерными” номерами – песнями, где, к примеру, очень сложная, “непоющаяся” вокальная партия. В студии-то можно сделать всё, что угодно, но не все можно идеально исполнить “в живую”, к тому же если концерт сольный и идёт 2-3 часа.

Дмитрий Терёхин: “Вянок” – следующий номер программы. В этой песне используются белорусские народные инструменты. Кто делал аранжировку?

Олег Молчан: Да, здесь дудочка специальная была введена. Влад Мисевич на ней играл. С аранжировками во всех песнях программы ситуация одинаковая: основная концепция – ритм, тембры, инструменты – это всё я делал. А что касается нюансов… Ну что я, лучше Растопчина знаю, что он на гитаре может сыграть? Какую-то фишку чисто гитарную в соло – как я придумаю? Или сбивку оригинальную на барабанах? То есть, каждый чего-то по чуть-чуть добавлял – нормальный творческий процесс в коллективе был.

Дмитрий Терёхин: “На чужыне”. Не знаю даже что спросить. Это просто надо слушать – и всё. Песня поражает до глубины души. Чувства, которые словами не выразить… Здесь на вторых клавишах Игорь Пеня. А какой вообще Пеня был клавишник?

Олег Молчан: Надо было кому-то помогать, “штаны поддержать”, так сказать. Вот Пеня это и делал. Но вообще он же солист! Мы ведь все музыканты, и если надо было где-то на бубне постучать или три нотки наиграть – так пожалуйста, чего тут такого?

Дмитрий Терёхин: Аранжировка “Эмігранцкай песні” сильно облегчённая. “Баянный” проигрыш на клавишных построен на основе цитаты из нетленной “Вологды”, клавишное соло – “Одинокая плачет гармонь”… Потому песня напрямую ассоциируется у меня с песняровским “хитом всех времён и народов”. Вообще, это проходная песня, на мой взгляд. Но народ принимает номер “на ура”! Такие аплодисменты!

Олег Молчан: Ну так мне, как аранжировщику, Мулявиным была поставлена задача делать песни так, чтоб они как-то ассоциировались со старым творчеством ансамбля, чтобы это песнярское было. А насчёт проходной песни… Понимаешь, в чём вообще заключается суть любой программы? 2-3 хита, а остальное – просто музыкальный фон для них, чтобы именно поддерживать эти хиты. Если ты в программу напихаешь 10 хитов, если вообще тебе удастся такое, то никто просто и не поймёт, а где же из них хиты. Ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: А зачем Дайнеко в этой песне по бубну стучит, да ещё “не в кассу” совершенно?

Олег Молчан: А куда вокалиста деть, если он не поёт вот сейчас, в этом моменте? Что он стоять “руки по швам” должен? Вот бубен взял и всё, и весело ему на сцене с бубном. Идёт действие. Ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: “Слуцкія ткачыхі” – потрясающее произведение. Нет слов! Мулявин уходит со сцены в начале песни. Почему?

Олег Молчан: Ну тоже, видишь как? Самая хорошая песня, а он уходит со сцены. На мою “Скорину” ушёл, на своих “Ткачыхах” опять ушёл. Ха-ха-ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: Ха-ха-ха-ха…

Олег Молчан: Ой, ребята… Ну, плюнуть или сморкнуться, или покурить. Если не задействован в песне, что стоять-то?

Дмитрий Терёхин: Олег, в “Ткачыхах” Валерий Дайнеко несколько раз срывается в припеве на словах “Цямнее край…”. У него были какие-то проблемы с голосом или это из-за большой сложности вокальной партии? На альбоме “Песняров” 1994-го года эту песню исполняет Катиков, он поёт легко, аккуратненько, без срывов!

Олег Молчан: А ты слышал, как Катиков вживую поёт эту песню? Ты вообще слышал, чтобы он где-нибудь её живьём пел?

Дмитрий Терёхин: Нет.

Олег Молчан: Ну так вот. На записи-то легко взять, а Дайнеко же вживую поёт. Там очень неудобная песня для пения. Начало фразы в одной тесситуре, в одном регистре, а потом вокалисту надо перескочить высоко, ход такой сделать! Катикова же в студии прописывали…
И вообще, Катикова и Дайнеко сравнивать не стоит. Реальные вокалисты – Пеня, Дайнеко. Вот это вокалисты! И Мулявин, естественно!!! Катиков – у него голос неплохой, приятный, сам по себе парень он очень хороший, славный. Мы с ним все гастроли вместе жили, и до сих пор в нормальных отношениях.
Но Катиков – это не Дайнеко. Нет у него такой изюминки.

Дмитрий Терёхин: На мой слух и вкус, Дайнеко перебарщивает с обыгрыванием ноток. Слишком много варьирования. Это моё чисто субъективное мнение. Но объективно, всё это сопровождается немного понтовым поведением на сцене. Как к этому Мулявин относился? Делал замечание или не обращал внимания?

Олег Молчан: Не знаю. Я могу точно сказать, что если Мулявин с кем-то обговаривал какие-то проблемы – либо исполнения, либо поведения – он обговаривал это с глазу на глаз. То есть, может Дайнеко он и говорил что-то. Он, вообще, жутко не любил совок, эти собрания большие, разбор полётов – у нас этого никогда не было.
Если надо было обговорить какую-то проблему с Мулявиным, мне звонил, допустим, директор или кто-то ещё, я приходил куда нужно и мы говорили, обсуждали разные моменты.
И вообще, Мулявин не любил про творчество говорить, это всё сказки. Я где-то услышал или прочитал, что Мулявин мог про творчество говорить часами. Я в жизни не слышал, чтоб Владимир Георгиевич про творчество говорил. Он вообще предпочитал молчать… значит, что-то знал…
Знаешь, почему? Потому что когда кто-то что-то знает – он не говорит. А кто не знает – он очень хорошо рассказывает! Ха-ха-ха-ха-ха… С книжек, которые он прочитал… Ха-ха-ха-ха-ха.

Дмитрий Терёхин: Олег, вернёмся к программе “Вянок”. Гитарное соло в “Ткачыхах” Александр Растопчин сочинил сам или Вы ему написали?

Олег Молчан: Аранжировка песни моя, а соло Растопчин сам делал.

Дмитрий Терёхин: На концертном варианте “Ткачых”, который мы смотрим, в конце вступают барабаны, бас. Песня заканчивается мощно, эффектно. А на версии с голландского диска, где поёт Катиков, барабаны полностью убрали, отказались от первоначальной аранжировки, но вариант тоже очень интересный.

Олег Молчан: Ту версию тоже я аранжировал. Просто подумали и решили на этот раз убрать барабаны. Ну постоянно же всё менялось, особенно, когда на концертах живьём играли, мы много экспериментировали. Ну это ж надо быть просто повёрнутым, чтобы одну лампочку вкручивать 300 раз в день… ха-ха-ха… Можно же с ума сойти, хочется ж какого-то разнообразия!

Дмитрий Терёхин: Следующие песни – “Па-над белым пухам вішняў”, “Вераніка”, “Прывет табе, жыццё на волі”, “Зорка-Венера”. Последняя игралась ансамблем ещё в 70-е годы, исполнял её Леонид Борткевич. Вы делали аранжировку по мотивам старой версии (у Вас была аудио- или видеозапись?) или с нуля?

Олег Молчан: Никакой старой версии я не слышал. Просто сели с Мулявиным, он сказал, что ему надо сделать – я сделал. Песня считается народной, но на самом деле она, конечно же, не народная, её Семеняко написал.

Дмитрий Терёхин: В середине “Зоркі” гитарное соло Растопчина – просто обалдеть можно! Кто сочинил? Кто сделал гитарный проигрыш в начале?

Олег Молчан: Проигрыш Мулявина! Такие – основные вещи – он писал. Соло Растопчин, наверное, делал. Но опять-таки, на основе мулявинского представления.

Дмитрий Терёхин: “Лявоніха” в этом концертном варианте мне очень нравится! Интересен тот факт, что вступление на живой гармони играет Эдуард Тышко. Сами участники ансамбля “колбасятся” во время исполнения и даже пляшут! Я читал, что автор этой песни – Вы. Опять-таки, на диске БП “35+5” так написано. Кроме того, есть слухи, что “Лявоніху” Вы сделали уже по приезду из США, после американских концертов с “Вянком”. В начале 70-х у Мулявина была другая “Лявоніха” на эти же стихи Богдановича. Там была сложная “шизовая” композиция, с совершенно другой мелодией. Вы опирались на ту старую версию при создании новой?

Олег Молчан: “Лявоніху” Мулявин сочинил. А старого варианта я не слышал.

Дмитрий Терёхин: “Пагоня” – финальный и, пожалуй, лучший номер программы. Опять за вторыми клавишами Пеня. Всё очень мощно – обожаю эту песню.
Олег, здесь только один вопрос: кто сочинил клавишное интро в мажоре к этой песне? Это Ваша работа как аранжировщика или нет?

Олег Молчан: Интро сочинил Мулявин. Это вообще полностью его песня.

Дмитрий Терёхин: А где всё-таки на самом деле состоялась премьера программы? Прямо в США в ООН, или всё же Вы обыграли её сначала на родине?

Олег Молчан: Нет-нет! Здесь не обыгрывали, у нас просто времени даже не было. Премьера состоялась в Штатах, никто эту программу до концерта в ООН не видел.

Дмитрий Терёхин: Говорят, что в США Вам не разрешили выставить аппаратуру, и вы играли что-то типа акустического варианта. Расскажите, как там всё было на самом деле. Возили ли вы свой аппарат или брали напрокат на месте?

Олег Молчан: В США мы играли точно такой же вариант программы, как на твоей видеозаписи. Программа была полностью сделана перед поездкой, а по приезду мы показали её в филармонии, где и производилась видеосъёмка.
Я не помню точно насчёт аппарата. Клавиши-то я точно возил и каждый отвечал за свой инструмент.

Дмитрий Терёхин: Платили Вам в США американцы или концерты всё ещё оплачивало белорусское государство по неким призрачным ставкам?

Олег Молчан: Платило нам Министерство культуры. 25$ суточных – и всё. Все артисты везли с собой продукты, консервы… Ели в номере. Горничные очень удивлялись.

Дмитрий Терёхин: Как реагировала американская публика и кто вообще присутствовал на концертах? Были ли какие-либо знаменитости, писали ли о вас американские газеты и журналы, как в 70-х годах? Говорят, в декабре 1976-го на концертах побывали даже участники “Beatles” :-), а в этот раз?

Олег Молчан: Я, честно говоря, о 1976-м ничего не знаю и сильно сомневаюсь, что кто-то из “Beatles” был. По-моему, Джон Леннон сам был сильно занят, чтобы ходить на концерты, у него у самого было много работы. 🙂 Хотя, кто знает, может и был кто-нибудь, чем чёрт ни шутит?
Я знаю, что, когда мы играли в 1994-м году на большом фестивале в Аризоне, который проходил в 4-х городах, было заявлено, что в фестивале участвуют Бобби Браун, вроде бы Стинг… А когда мы были на площадке, с нами были какие-то американские артисты, причём, как мне показалось, звёздные. Потому что гитарист с какой-то такой гитарой звёздной вышел – там просто обалдеть можно было. Двухгрифовая гитара, сам жутко волосатый, жутко задумчивый – ну очень здорово было, очень звёздно. И я тогда подумал: “Да, какие-то звёзды здесь есть”.
Кстати, что самое интересное, американцы так хорошо выплясывали под “Касіў Ясь канюшыну”!
А в ООН вот что было: там отмечался день Богдановича. Это был вообще всемирный праздник, и именно к нему мы привезли программу “Вянок”.
И, соответственно, там были какие-то делегации со всего мира. Народу было очень много. Люди приходили и даже на ступеньки садились, не хватало кресел. И отрадно было то, что приняли нас очень тепло, очень хорошо! Да и мы сильно старались, в полную силу играли.

Дмитрий Терёхин: Олег, а гастролировали ли Вы с программой “Венок” по городам России, Белоруссии, Украины?

Олег Молчан: Нет. При мне была следующая технология: мы всегда готовили какую-то большую программу, скажем, на час или на отделение. Но в гастрольных концертах мы никогда не работали всю программу целиком. Мы выбирали 3-4 самых удачных песни и обозначали их следующим образом: “Послушайте песни из новой программы”.
Делали так, потому что зрители очень редко встречались с “Песнярами”. Было уже не то время, когда можно было работать по 30 концертов в одном Дворце спорта. Был, как правило, один концерт в городе или два концерта максимум. Понятно, что большая часть зрителей приходила послушать всё равно старые песни, с “Песнярами” они ассоциировали свою молодость. Но, тем не менее, чтобы показать какие-то новые работы, выбирали самые лучшие песни, чтоб не грузить людей целыми программами. И слушателям было интересно. Да и чего греха таить, в любой программе есть чисто режиссёрские номера, которые не так подвержены вниманию зрителей.
А в Минске мы, конечно же, могли показать целую программу, потому что публика была привычная, концертов было довольно много.

Дмитрий Терёхин: Олег, говорят, что настоящее название программы на стихи Богдановича – “Пагоня”, но его кто-то запретил, и Мулявин пошёл на компромисс, озаглавив программу “Вянок”. Это правда?

Олег Молчан: Ну это надо с тем, кто запрещал разговаривать. Я не присутствовал при этом.

Дмитрий Терёхин: На моей видеозаписи только одно отделение концерта – программа “Вянок”. Но, говорят, всегда было ещё и песенное отделение?

Олег Молчан: Конечно! Обязательно! И в Минске было, и в ООН. Закрывали мы обычно концерт какими-нибудь хитами песенными: “Белоруссия”, “Беловежская пуща”…

Дмитрий Терёхин: А кто был звукорежиссёром в то время в ансамбле?

Олег Молчан: Звукорежиссёром тогда был уже Александр Попроцкий. Ушёл Лёня Ковалёв и вместо него за пульт сел Попроцкий, который до этого занимался всевозможными техническими моментами – шнуры и прочее…

Дмитрий Терёхин: Большую часть песен и из этой программы и на 20-летнем концерте поёт Валерий Дайнеко. Почему не поровну с Пеней?

Олег Молчан: Ну Валера тогда у нас считался основным вокалистом.

Дмитрий Терёхин: Олег, а Анатолий Кашепаров тогда жил уже в США или ещё в Белоруссии? Он не присоединялся к Вам на концерте в ООН? Забегая вперёд, хочу сказать, что есть фотографии, где Кашепаров с Вами и с Катиковым, то есть, как раз уже 90-е годы?

Олег Молчан: Я помню, что при мне Анатолий два раза приезжал в Белоруссию, он у нас был как палочка-выручалочка. Когда у нас была первая разбежка, с уходом Дайнеко, Мисевича, Беляева, Растопчина – Толик приехал первый раз из Штатов. Тогда он новую песню “Касіў Васіль сена” пел, свои старые хиты. Здорово поддержал нас. И когда второй развал был в 1998-м году – он тоже приезжал.
Да! Ещё он на юбилейный концерт приезжал, когда 25 лет ансамблю исполнилось.
Так что он помогал нам. У нас с Толей прекрасные дружеские отношения. А в ООН его не было.

Дмитрий Терёхин: Олег, мы с Вами посмотрели профессионально снятую, смонтированную видеозапись “Вянка”. Съёмки производились в Минске, в Белгосфилармонии. Следовательно, хотя бы один полный вариант программы существует – это факт. То есть, слухи о её безвозвратной потере безосновательны. Мне пришлось даже отстаивать когда-то на интернет-форумах свою позицию по вопросам, касающимся этой программы и “Слова Скорины”. “Знатоки” утверждали, что “Вянка” не существует вовсе – это легенда. И по “Скорине” была масса дезинформации. Приятно осознавать, что, наконец, можно абсолютно аргументировано доказать правду. Грустно, что её вообще приходится доказывать, да ещё и непонятно кому! Но всё это мною затеяно ради действительно интересующихся поклонников и ради сохранения памяти о творчестве любимого ансамбля. Надеюсь, злопыхателям не удастся растоптать имя “Песняров” и наследие без преувеличения великого ансамбля.
Олег, спасибо за такой детальный рассказ о гениальной программе “Вянок”. Теперь, наконец, можно с полной уверенностью сказать, что она не канула в лету. А главное – наконец окончательно стало понятно, что автор всей программы – Владимир Георгиевич Мулявин.
К сожалению, звук на моей видеозаписи “Венка” оставляет желать лучшего, т.к. он писался хоть и с пульта, но в МОНО-режиме, да и барабаны провалены.
А записывали ли Вы всю программу в профессиональной студии? Планировался ли выпуск пластинки или CD? Да и вообще, выпускалось ли Ваши записи хоть на каких-то носителях?

Олег Молчан: Полная студийная запись “Вянка” обязательно должна быть! Более того, тебе надо по этому вопросу потревожить Александра Морозова – нашего звукорежиссёра, у него, возможно, есть.
А по пластинкам – сейчас объясню. В те годы выпуском всей музыкальной продукции занималась фирма “Мелодия”, но как раз пошёл развал страны. Рынок ещё не устоялся. В Белоруссии-то вообще рынка по выпуску медиа-продукции не было, да и сейчас фактически нет. Средний тираж дисков в Белоруссии – 1000 экземпляров. Это, конечно, смешно. Что касается Москвы – сейчас уже есть нормальные лейблы, которые выпускают пластинки. Но на тот момент вообще ничего не было, никакой индустрии. Что-то там “Мелодия” ещё выпускала, каких-то звёзд, но нами никто не стал бы заниматься. Да и не покупалось это ничего. Полный разброд был, помните же, что творилось? То есть, была только концертная работа, не выпускалось ничего.

Дмитрий Терёхин: У меня есть студийные записи отдельных песен из “Вянка”: “Вераніка”, “Максім і Магдалена”, “Слуцкія ткачыхі”, “Лявоніха” и “Пагоня”. Но аранжировки трёх последних отличаются от первоначального варианта, показанного в ООН и Белгосфилармонии.

Олег Молчан: А это уже новые варианты песен. Про “Ткачых” я уже говорил, а “Лявоніху” и “Пагоню” мы записывали после развала 1992-го года. Были Пеня, Катиков, Мулявин и я. Все вокальные распевы там прописаны наложениями голосов этих трёх вокалистов.

Дмитрий Терёхин: Да, это хорошо слышно. Такая же ситуация и во многих других песнях 1992-1993 годов. Наложения Пени на Пеню :-). И звучание песен современное для того времени. Забитые в секвенсор барабаны, мидишный бас…

Олег Молчан: Эти записи я делал.
Расскажу, как я делал аранжировку “Лявоніхі”, с которой мы снимались в новогодней передаче на “Останкино”. У нас постоянно какое-то новенькое оборудование появлялось. Всё надо было использовать. Мулявину это было жутко интересно. И вот появилась у нас ритм-машинка “Alesis M16”. Мулявин говорит: “Слушай, давай сделаем новую “Лявоніху”, современную.” Я говорю: “Как ты меня достал с этими “Лявоніхамі”, ну сколько их можно делать?” Он: “Ну вот такую забойную, тугудун, тугудун, тугудун, тугудун… ой, Ля-во-ніха, Ля-во-ніха, тыщ-ты-ды-дым…” Мулявин отстучал мне ритм, я всё понял, пошёл и сделал. Мне это интересно было, близко! Я делал и другие “дэнсовые” вещи, такие как “Ой сад, вінаград” или “Ты мяне падманула”. А теперь пишут, что у меня Мулявин аранжировку на “Лявоніху” только с третьего раза принял. Бред!
Некоторые аранжировочные работы были как бы по заказу. Я понимал, что должна быть стилизация под тех “Песняров”, ближе к старому. Допустим, я делал “Дорогой длинною”. Опять так же получилось: Мулявин попросил сделать для какого-то там концерта, напел ритм, я сделал.

Дмитрий Терёхин: А давайте до конца разберёмся с технологией изготовления “дэнсовых” песен, да и всех остальных того времени. Значит, барабаны забивались в драм-машину Alesis. А клавиши в секвенсор? Как вокал прописывался?

Олег Молчан: Всё, что кроме барабанов – клавишный секвенсор. “Alesis” и клавиши заливались в магнитофон, сверху прописывался весь вокал, а потом всё это сводилось. Вот и всё. Живого баса в “Лявоніхе” точно нет. Вот про “Пагоню” я не помню. Если где в песнях есть гитара – то она стопроцентно живая. Гитары всегда живые прописывали! Я до сих пор живые пишу, потому что я ненавижу всех этих “виртуальных гитаристов” стенберговских, хоть они у меня и есть. Они тупые! Ну не играют так гитаристы. Ха-ха-ха… Хотя звучат эти плагины очень красиво.

Дмитрий Терёхин: Ясно. Давайте поговорим теперь об изменениях в составе ансамбле и о кризисе 1992-93 годов.
Состав дестабилизировался весной 1992-го года, с кончиной бас-гитариста “Песняров” Эдуарда Тышко. На бас взяли Александра Катикова. А были ли другие претенденты на эту должность?

Олег Молчан: Эдик Тышко немного позже умер. Сначала он ушёл из ансамбля. Дело в том, что Эдик пел неплохо, у него все были хорошие качества, но как басист он, может быть, был недостаточно техничен. Для наших задач нам нужен был более подвижный басист, после Неронского чувствовалась большая, честно говоря, разница.
Поэтому, когда я пригласил Алика Катикова (мы с ним в ресторане когда-то работали), мы избрали некий средний вариант: внешность нормальная, голос работающий и на басу он более-менее что-то играл. Опять-таки не Коля Неронский, но уже и не Тышко.
С басистами у нас пробелов не было и претендентов других тоже.

Дмитрий Терёхин: У меня есть видеозапись, где присутствует весь состав с Катиковым. Но концерт фанерный. И странная штука, участники постоянно уходят со сцены, почти ни в одной песне нет полного состава. Мулявин уходит за кулисы и как-то грустно смотрит на сцену. Почему?

Олег Молчан: Наверное, Мулявин уже очень переживал тогда. Шёл развал страны, у нас остались в основном телевизионные концерты, но и выступления ещё были. И если в 89-90-м году мы приезжали в нормальные оборудованные залы, то тут уже доходило до смешного. Мы приезжаем – нам выставляют барабаны: большой, малый и хэт – тройку, в зале стоит 2 колонки “Тесла”. Вот как на этом играть? Вживую? Поэтому мы тогда возили уже 2 варианта: “минус один” и, если была возможность, “живой”. Половина самых сложных композиций была полностью записана. И вот это всё здорово повлияло на коллектив. Никак ничего не срасталось, только к 93-94-му году более-менее всё стабилизировалось.

Дмитрий Терёхин: Как раз в это время разразился первый крупный кризис. Ушли Мисевич, Дайнеко, Растопчин, Беляев. Почему так получилось, расскажите.

Олег Молчан: Коллективу было уже почти 25 лет. Не 7 и даже не 10. Дело в том, что 7-10 лет несколько человек ещё могут выдерживать друг друга в шоу-бизнесе. Но потом уже собираются бабки, каждый считает, что он может сам отправляться в свободное плаванье – и всё рушится. Это уже всеми социологами и менеджерами мира доказано. А тут 25 лет! И, в общем-то, ребята хоть и не все 25 лет, но уже очень подолгу играли вместе. Устали.
Да и будем говорить откровенно, все ребята были амбициозные, а в 90-е годы интерес к коллективу был не такой, как раньше. Потом, если вначале была очень мощная государственная поддержка, то тут её вообще никакой не стало. Во всей стране был разброд и шатание, все начали разбегаться, кто-то занялся бизнесом, кто-то стал “челноком”, кто-то стал водкой торговать. В этом винить никого нельзя. Если б я умел водкой торговать, я б тоже торговал – почему бы и нет? Не умею просто, поэтому музыкантом и остался.
Помню, что Мисевич и Дайнеко ушли практически вместе.
В США уехал жить Беляев, вроде он там нашёл себе девушку, когда ещё мы с “Вянком” ездили выступать. И у нас начались проблемы с барабанщиком. Их была тьма, я уже даже не помню всех фамилий, кто переиграл у нас во время кризиса.
Сначала Саша Старожук – шикарный джазовый барабанщик. Сейчас он в группе “Ляпис Трубецкой” играет, не знаю, что уж он там делает. Это был действительно шикарный барабанщик, но что-то у нас с ним не получилось, он у Финберга работал.
Дальше работал Слава Булда, потом многие другие, короче, чего там только не было.
Самым последним из того состава ушёл Саша Растопчин. Он ещё поиграл с какими-то новыми барабанщиками, но фактически тоже уже сидел на чемоданах. Иногда приходил, иногда нет. Когда он уехал жить в Штаты (точно год не помню), мы начали искать гитариста. У нас и Лёша Северинец играл, потом уехал куда-то в Англию переводчиком работать и я уже не помню даже кто ещё…
С Сашей Растопчиным, кстати, мы очень дружили. И вообще, Саша – колоссальный музыкант.
Ребята, ну невозможно было сразу найти столько подходящих людей. 6-7 человек всегда незаменимы в ансамбле. И когда сразу столько ушло… Год-два был переходный период, текучка была. Дело ещё в том, что музыканты были высочайшего уровня, надо было искать им достойную замену.
И в то же время мы не могли прекратить выступать, затыкали дыры кем попало. Вот тогда Мулявин начал что-то придумывать с “Лявонамі”, появились на горизонте такие…

Дмитрий Терёхин: Впервые молодёжная студия в ансамбле была создана в 1986-м году. Но просуществовала она недолго. А в 1989-1994 годах что-то подобное было?

Олег Молчан: Нет, ничего не было. Я так понимаю, что оно и не могло быть, потому что молодёжная студия – это опять большое финансирование, а его не было. Уже позже появились “Лявоны”, что-то они там делали – я не знаю даже что. Один раз их Мулявин в концерт поставил, они выступили, и на этом всё закончилось.

Дмитрий Терёхин: Олег, на одном из концертов на рояле играет второй клавишник, пока неопознанный мною.

Олег Молчан: Я помню, что я брал одного человека на вторые клавиши и саксофон – Володю Осипенко. Но он 2 месяца был – и всё, мы с ним расстались. Мне его в кабаке показали – я послушал, вроде ничего, но потом выяснилось, что профессиональной концертной выучки у него нет и уже не будет. Да полно таких было – один-два месяца потусуются – и всё.

Дмитрий Терёхин: Олег, делались ли в период кризиса какие-либо концептуальные программы? Не составляли ли песни “Ой сад, вінаград”, “Касіў Васіль сена”, “Каля млына” и другие, записанные в 1992-93-м годах, очередную программу белорусских народных песен?

Олег Молчан: Нет, это были отдельные композиции. Наша следующая большая работа после “Вянка” – программа “Голос души”. Кстати, по поводу песни “Касіў Васіль сена” – она же народная. Я говорил Мулявину – не надо своё авторство ставить, но он зачем-то это сделал. Это же просто обработка его была.

Дмитрий Терёхин: Да, с этой песней в Интернете его обвиняют в плагиате.

Олег Молчан: Так конечно! Я говорю, зачем это надо было делать? Это народная песня!

Дмитрий Терёхин: Олег, значит, к 1993-му году основной состав ансамбля включал в себя 4-х человек: Владимир Георгиевич, Вы, Игорь Пеня и Александр Катиков. Как подобрались новые музыканты? Кто этим занимался?

Олег Молчан: Подбором занимался я. Дело в том, что Мулявин же не будет ходить музыкантов искать, Пеня никого не знал – он артист, Катиков сам только пришёл, а я тусовался с музыкантами, всех знал. Вытягивал кого-то из консерватории, из ресторанов.
Обидно только то, что когда их вытягиваешь – им объясняешь: “Ты съездишь на гастроли, мы посмотрим, подходишь ты или нет”. Естественно, многие не подходили. Но, почему-то, после 2-х месяцев испытательного срока, они везде начали светиться, что они – песняры, так как в ансамбле работали.
Из реальных участников мы сначала Олега Козловича взяли, он ещё с Булдой успел поиграть. Потом, в 1993-м появился Виктор Молчанов, а последним пришёл Владимир Марусич. До него вообще барабанщика какое-то время не было. Марусичу очень повезло, потому что мы два года оправлялись после кризиса, наращивали репертуар, а как только он пришёл – мы сразу в Германию поехали, диск записали на “Филипсе” к 25-летию. Как всегда, кто-то сидит здесь в Белоруссии выравнивает ситуацию, а кто-то приходит за барабаны и сразу в Германию, Голландию. Ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: В одной из газет писали, что Олега Аверина в коллектив взяли сначала как соло-гитариста (эта информация была в интервью). Почему он стал играть на клавишах?

Олег Молчан: Какого ещё Аверина?

Дмитрий Терёхин: Как какого? Который Козлович.

Олег Молчан: Вот Козловича протежировал лично я – ещё Мулявина просил, чтобы он его взял – как второго клавишника и бэк-вокалиста. Всегда в коллективе было 2 клавишника: Паливода – Эскин… а я один остался и не справлялся. Нужна была звуковая палитра, два синтезатора как минимум, а одному таскать все эти гробы? Ну тяжело же очень! И в Бресте Мулявина кто-то познакомил с Козловичем, вроде бы Саша Вавилов, а нам с голосом желателен был музыкант. Ну и он что-то попел, поиграл. Я смотрю, он так аккуратно играет, тихонечко, несильно, а мне большего и не надо, только “штаны поддержать” и всё. Он сильно не нагружен, может ещё и спеть. И, когда мы ехали в Минск, я говорю: “Олег, давай к нам…”
А он что сделал? Бросил клавиши, вышел вперёд, встал в один ряд с вокалистами и начал петь под гитару свои песни. Я опять оказался один на один с клавишной проблемой.
А теперь оказывается он соло-гитарист… уму непостижимо! Он и нот-то не знал! Это был такого уровня музыкант, которому в пору было ходить в музыкальную школу и нотную грамоту учить.

Дмитрий Терёхин: Кстати, на некоторых концертах на одних клавишах по очереди играют Козлович и Пеня – секунд по 20. Это прикол?

Олег Молчан: Естественно, прикол. Просто баловались.

Дмитрий Терёхин: С составом 1994-го года всё понятно. Олег, давайте теперь поговорим о великолепной программе “Голос души”, написанной Вами и Мулявиным, – первой большой программе, исполненной обновлённым коллективом.

Олег Молчан: Программу мы делали летом 1994-го года. Замыслил её Владимир Георгиевич. Подготовили мы её к 25-летию ансамбля, к выступлению на Витебском “Славянском базаре”. На фестивале её показали впервые, а потом, второй раз, во Дворце спорта в Минске. В Москве эту программу целиком мы не показывали. Дело в том, что в ней был задействован камерный хор и фольклорный хореографический ансамбль “Хорошки”. И мы не могли все вместе ездить на гастроли. На юбилейных концертах в разных городах мы показывали отдельные песни из “Голоса души”, естественно, уже без хора и “Хорошек”. Программа не была строго концептуальной, как, скажем, “Скорина”, она скорее песенная.

Дмитрий Терёхин: Олег, какие песни входили в программу, кто их автор, чьи аранжировки?

Олег Молчан: Как всегда, работа над программой началась с того, что Мулявин принёс мне клавиры своих новых песен. Моей задачей была аранжировка его произведений, и ещё, на этот раз, Владимир Георгиевич принёс мне стихи, на которые нужно было написать музыку. Но давай вспоминать по порядку и подробно.
В программу входили следующие песни Мулявина: “Чэсць табе, Марыя”, “Чырвоная ружа”, “Шар земной”. Я написал “Малитву”, “Христос воскрес”, “Рождественскую колыбельную”. Кроме того, в программу вошёл романс “Вечерний звон” в моей обработке.
“Малитву” я считаю визитной карточкой коллектива второй половины 90-х. Одно из лучших моих произведений. Рождалась песня непросто. Владимир Георгиевич задумал “Малитву” как балладу. В качестве текста взяты фрагменты двух далеко непростых стихотворений Янки Купалы, состоящих из большого количества строф. За месяц я написал множество вариантов, но никак не получалось того, что было нужно. Конечный вариант родился неожиданно, в Севастополе. У меня не было под руками розетки для клавиш, и для сочинения я воспользовался гитарой. Вдруг появились мелодии запева и припева. По приезду в Минск я за несколько дней сделал на студии аранжировку. Мулявин прослушал инструментал несколько раз, взял клавир и уехал домой. Через пару дней он записал вокал, причём всего за несколько дублей. Так появилось на свет ещё одно настоящее творение. Мулявин и “Малітва” слились друг с другом! Как я уже говорил, многие считали, что Владимир Георгиевич сам написал музыку баллады.
Текст песни “Христос Воскрес” мне дал Мулявин или Светлана Пенкина – не помню точно, кто из них. Его написал Дмитрий Мережковский – знаменитый русский писатель. Песня была сделана непосредственно для программы “Голос души”.
“Рождественскую колыбельную” (Спи, мой миленький сыночек) я написал чуть раньше. Её текст я нашёл в мулявинском сборнике стихов. Это произведение неизвестного польского автора начала XIX века. Кстати, в XIX веке белорусская речь записывалась по-польски, латиницей. Эта песня родилась очень быстро.

Дмитрий Терёхин: И нужно отметить, получилась проникновенная, трепетная, пронизывающая глубины сознания колыбельная. Я обожаю это произведение. Песню исполнили Александр Катиков и некая вокалистка (если только это не модифицированный на компьютере Игорь Пеня).

Олег Молчан: Нет, это не Пеня. Наталья Кудрина.

Дмитрий Терёхин: Олег, из всех перечисленных произведений я никогда не слышал песни “Шар земной”. Что это была за композиция? Только для группы или хор тоже принимал в ней участие?

Олег Молчан: Песню исполняли и ансамбль, и хор. Стихи, кажется, Семёна Кирсанова.

Дмитрий Терёхин: Олег, расскажите про голландский диск. Как долго он записывался, по какому принципу отбирались песни? На мой слух, сведение альбома очень сырое. На диске прописаны живые барабаны или мидишные? Трудно определить, слишком всё ровно и, надеюсь, никого не обижу, однообразно.

Олег Молчан: Мы гастролировали по Германии в 1994-м году, и нам предложили записаться на студии в Голландии, но дали всего 3 смены. Это была очень профессиональная студия, на ней Элтон Джон пишется, Тина Тёрнер… Из русских только “Парк Горького”, но, как нам сказали, “Парк Горького” – не русские, они американцы! Больше там никого из восточной Европы вообще не было.
И Мулявина постигла гениальная светлая мысль записать целую пластинку. Я ему сказал: “Давайте нормально запишем 4 песни”. А он: “Ни фига. Пластинку писать будем. Всё.”
Ну время пошло. Сидели 3 смены, писали без перерыва. Нам уже Ханс – звукорежиссёр – говорит: “Вы вообще крэйзи. Вот Элтон Джон 9 месяцев уже пишется. Придёт, кокаина нюхнёт, скажет, что он сегодня не в форме и пошёл. День закончился” (шутка). А мы ему объясняли, что, может быть, вы Элтону Джону платите за эти записи или как там ещё. А нам-то дали 3 смены и всё! Поэтому дошло до того, что Ханс научил Попроцкого прописывать дорожки, показал, куда нажимать на большом пульте, а сам он уносил эти 48-канальные бобины и сразу сводил. То есть, всё было за раз сделано, потому и сыро звучит.
Барабаны все живые. Это Володя Марусич так играл. Вообще всё наживую писали.

Дмитрий Терёхин: Олег, а где тиражировался диск?

Олег Молчан: Понятия не имею! Даже лэйбла не стоит, кто его выпускал. Philips – это звукозаписывающая фирма, а кто тиражировал – мне неизвестно.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте рассмотрим другие Ваши песни 90-х, исполненные ансамблем, в том числе и с голландского диска. Расскажите по каждой, когда они были сделаны, на чьи стихи, каким составом записаны, кто их аранжировал. Я составил список песен, которые есть у меня в коллекции. Естественно, он может быть неполным:

• Милая женщина
• Когда мы были юны
• Светит полная луна
• Селезень-птах
• Обманите меня
• Ой, кума

Олег Молчан: Дима, что касается этих моих песен, я всё расписывал сам – и инструментал, и бэк-вокал. Аранжировки полностью мои.
Песня “Милая женщина” – это была полностью моя инициатива. Хотелось сделать что-то такое именно мужское. Музыка у меня была написана, а текста подходящего всё никак не находилось. И когда Владимир Некляев нам помогал делать “Казацкую вольницу”, он написал этот текст. Мулявин посмотрел песню и сказал: “Я буду её петь”. Её и на концертах играли.
“Когда мы были юны” – это приблизительно 93-й год. У Юрия Рыбчинского на Украине было 50-летие. Он прислал нам сборник и попросил что-нибудь свеженькое написать для него. Ну что может быть лучше, чем подарить человеку песню “Когда мы были юны”!? Эта композиция тоже стала нашей своеобразной визитной карточкой. Мы приезжали к Кобзону, к “Ариэлю”, к Хазанову и всегда пели именно её. То есть, я написал такую песню, что мы смогли её на любом праздничном мероприятии исполнять, и всем было приятно. И, причём, я думаю, что сделал достаточно неплохую вещь.
“Светит полная луна” на самом деле называется “Чужая”. Это тоже приблизительно 1993-й год. Автор слов – Легчилов. Мы продолжали с ним сотрудничать и после “Слова Скорины”.
Две последние песни пел Игорь Пеня.
“Селезень-птах” – я вам покажу её клавир и расскажу о ней подробнее. Есть такая поэтесса – Валентина Аколова. Мы с ней в 1994-м году написали программу на её стихи. Это была работа не для “Песняров”, а наш самостоятельный проект. И среди всех песен Мулявину понравилась именно “Селезень-птах”. Её спел Козлович, и мы стали исполнять композицию на концертах, даже на каком-то вечере Аколовой играли. А позже ввели её как номер в “казацкую” программу, потому что она по стилистике туда подходила.
“Обманите меня” я написал перед самой записью голландского диска на стихотворение Максимилиана Волошина, которое мне дал Мулявин. Этот стих вычитала Светлана Пенкина. Песня была написана буквально за пару дней. Вместе с ней я подготовил и “Куму”, тоже в последние дни перед записью.
В вашем списке не хватает песни “Гуси” (“Як мы любілі”). Её я написал в Германии в 94-м году, слова Легчилова и народные. Позже она пошла в “казацкую” программу, как и “Селезень”.
И ещё я делал свой, а’капельный вариант “Купалінкі”. Её вообще практически нигде не достать. Есть одна запись из Георгиевского зала, когда встречались президенты.
Ещё у меня была песня “Белая церковь”, на слова А. Легчилова. Её я написал ещё до “Песняров”. К программе “Слово Скорины” эта песня не имеет никакого отношения. Первым её исполнил Александр Москальчук на каком-то конкурсе песни. Для него я делал эффектную, показательную версию. Уже после конкурса Саша попал в “Песняры” стажёром…
А после моего окончательного прихода в ансамбль эту песню мы отдали Катикову. Для Алика я сделал версию поспокойнее.
А вообще, вы очень хорошо прорыли репертуар, почти всё проработали… Больше вроде ничего и не припоминаю.

Дмитрий Терёхин: Олег, никак не могу выяснить, кем и в каком году были записаны песни в исполнении Валерия Дайнеко “Как убивали любовь”, “Курапаты”, “Голубое-зелёное”. Вы что-нибудь знаете об этом?

Олег Молчан: Я не помню. Может быть, это его сольные вещи. Это надо с Валерой поговорить.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте поговорим о следующей программе коллектива – “Казацкой вольнице”. Когда началась работа над ней? Сколько песен вошло в программу? Исполнялась ли “Вольница” целиком, и если да, то где и когда была премьера?

Олег Молчан: Я не помню, когда точно начали работать. Не могу рассказать всё досконально.
Точно знаю, что сначала мы представляли полную версию программы в Минской филармонии, а потом и в Москве.
Что сделал для “казацкой” я лично – сейчас расскажу.
Дэнсовую обработку песни “Распрагайце, хлопцы, коней” (“Маруся, раз, два, три…”).
С Некляевым написал “Гуляй, казак” и “Ой, вы други, мои други”. Последнюю песню практически не исполняли, кроме как в рамках целой программы, потому что она не слишком концертная, а больше именно программная. “Гуляй, казак” иногда исполняли и на обычных концертах.
Из того, что я уже упоминал, – “Гусі” и “Селезень”, которые были написаны гораздо раньше и введены в программу. “Гусі” (Як мы любілі) пел и поет Володя Марусич. Он во время неё выходил из-за барабанов. Это был такой своеобразный лирический номер. Ещё моя обработка песни “Ты ж мяне падманула”. Она тоже была сделана до программы, ещё в 1995-м году. Просто Мулявин подбил старый материал, и к нему добавили новый. Так и получилась большая программа.
Там ещё были “Любо братцы, любо”, “Честь имею”…
На концертах потом из “казацкой” программы, из того, что я сделал, чаще всего мы исполняли “Маруся, раз, два, три”. Вообще, где-то песен 6-8 обычно играли.

Дмитрий Терёхин: Олег, ещё на юбилейных концертах, посвящённых 20-летию ансамбля, “Песняры” исполняли потрясающую композицию “Ляцяць гусі з Белай Русі” (Палавіне саду цвесць) – солирует Игорь Пеня. Песня о казаке. Эта композиция отлично вписалась бы в “казацкую” программу. Также Владимир Мулявин пел песню со словами “Прывязалі дзеўку да сасны касамі…”. На мой взгляд, ещё один отличный номер для “Вольницы”. Почему Вы не использовали материал тех лет?

Олег Молчан: Вторая песня называется “На машчоным тракце”. Классные были вещи. Но, наверное, Мулявин просто забыл о них, да и мы всегда писали огромное количество нового материала…

Дмитрий Терёхин: Но я читал сообщения Олега Козловича, где он говорит о том, что “казацкую” программу собирали по крупицам, лепили из того, что было…

Олег Молчан: Ну, неправду говорит Козлович. Из чего он лепил?
У Мулявина был замечательный сборник самых известных белорусских народных песен, в котором был целый раздел, посвящённый белорусскому казачеству и казацким песням.
Мулявин сам полностью прокопал это дело, рассказал мне. Я ещё удивился, когда узнал, что в Белоруссии тоже были казаки. И мы тогда начали делать эту программу. Он и Козловичу подкинул материал, и мне. Я, кстати, как раз из его сборника взял текст “Ты мяне падманула”… У Мулявина уже были готовые песни, отобран материал. Ещё он Володе Некляеву позвонил, и тот принёс целую пачку песен для “Казацкой вольницы”. Да мы половину текстов не использовали, которые он написал!
И зачем нам было что-то лепить? Какая чушь!
Кроме того, Мулявин как всегда решил ввести в программу сделанные ранее и подходящие по тематике вещи, чтобы не пропадать хорошим песням, “Чырвоную ружу” там, и прочее… Ведь и “Гусі” мои практически не исполнялись на концертах до “Казацкой вольницы”.

Дмитрий Терёхин: Олег, давайте составим полный список песен программы с указанием авторов. У меня есть набросок, с Вашими поправками получается следующее:

1. “Гуляй, казак” – муз. О.Молчана, сл. В.Некляева
2. “Гусі” (Як мы любілі) – муз. О.Молчана, сл. народные, А.Легчилова
3. “Ой вы, другі, мае другі…” – муз. О.Молчана, сл. В.Некляева
4. “Селезень-птах” – муз. О.Молчана, сл. В.Аколовой
5. “Распрагайце, хлопцы, коней” – муз. и сл. народные, обр. О.Молчана
6. “Ты ж мяне падманула” – муз. и сл. народные, обр. О.Молчана
7. “Зима” – муз. О.Козловича, сл. народные
8. “А казак – дабрэйшы” – муз. О.Козловича, сл. В.Аколовой
9. “Кармялюга” (Любо, братцы, любо) – муз. и сл. народные, обр. О.Козловича
10. “Святы вечар” – муз. и сл. народные, обр.О.Козловича
11. “Iшоў казак” – муз. и сл. народные, обр. О.Козловича
12. “Панаехала поўны двор казакоў” – муз. В.Мулявина, сл. народные
13. “Чырвоная ружа” – муз. В.Мулявина, сл. народные
14. “Честь имею” – муз. В.Мулявина, О.Козловича, сл. В.Некляева
15. “Марына” – муз. В.Мулявина, О.Козловича, сл. И.Басецкого

Олег, где-то я читал, что “Честь имею” была заглавной песней программы?

Олег Молчан: Ну я не знаю, может быть…

Дмитрий Терёхин: Ещё я читал интересную историю про эту, кажется, песню. Там говорилось, что Мулявину как-то не очень удавалось её спеть, и Лукашенко, который присутствовал на репетиции или записи, чуть ли не учил Владимира Георгиевича петь.

Олег Молчан: Да ну чушь это всё! Что Лукашенко делать больше нечего, как на студию к “Песнярам” ездить, песни прослушивать?

Дмитрий Терёхин: Помню, Олег Козлович писал, что как-то на студию приезжал президент, была большая беседа, в ходе которой Лукашенко отослал Светлану Пенкину гладить шторы… 🙂

Олег Молчан: Я этого не помню! Может быть когда-то Козлович позвонил Лукашенко, вызвал его и вместе с Мулявиным они втроём сидели, беседовали и разучивали песни. Может быть, было такое… Может быть, Лукашенко хотел в ансамбль “Песняры” попасть, откуда я знаю? При мне такого близко не было.
Один раз Лукашенко приезжал со свитой своих чиновников посмотреть, какая у нас обстановка, потому что у нас было очень плохо с оборудованием и со всем остальным. Он сказал дать “Песнярам” новое помещение. Вот и всё, что я помню по этому поводу.

Дмитрий Терёхин: Олег, на записях концертов, где исполнялись песни “Казацкой вольницы”, явно слышатся электронные лупы, MIDI-шные барабаны, отдельные сэмплы, типа разбивающегося стекла… Вы подмиксовывали живые инструменты или пели под полный минус? Игралась ли программа когда-либо чисто живьём?

Олег Молчан: Конечно, полностью живые варианты играли! А как же мы тогда в Туапсе ездили перед казаками выступать? Как же мы там могли на минусах работать, если перед нами сидят живые казаки? Вовка Марусич в барабаны лупил, а мы всё играли. Вот и все лупы…

Дмитрий Терёхин: Ну а как же технология полуживого выступления, когда к прописанным минусам подмиксовывались живые инструменты. Кто вообще придумал это для “Песняров”?

Олег Молчан: Угадай с трёх раз…
Почему мы пошли на такие лишения? Тут ситуация такая была, повторюсь ещё раз: концертов было очень много, залы совершенно разные, и нет никакого комфорта. Поэтому, где возможно было играть живьём – играли, где невозможно – как получится.
Был у нас такой случай: приехали мы в один из городов вроде Нефтеюганска выступать. Ну, перед концертом нас нефтеразведчики приугостили хорошо… Мы такие тёплые выходим на сцену, а там стоит бочка то ли с порванным пластиком, то ли вообще без него, хэт, рабочий и всё… Володька увидел всё это барахло, пнул ногой и ушёл… Ну и ни на чём он не играл вообще на этом концерте. Запустили минус и всё. А что можно было ещё сделать?

Дмитрий Терёхин: Олег, существует ли полная версия “Казацкой вольницы” на видео или аудио?

Олег Молчан: А вот как раз полной версии “Вольницы”, наверное, нигде и нет. ТВ нас не снимало с этой программой.

Дмитрий Терёхин: Олег, по каким городам или странам Вы гастролировали с “Вольницей”, да и вообще в 90-х годах?

Олег Молчан: Уже и не помню точно. Мы вообще всегда гастролировали. В Екатеринбурге часто бывали, в Челябинске, Оренбурге, Перми… в Уфе бывали… Два раза ездили в Германию, несколько раз в США.

Дмитрий Терёхин: А с кем выступали совместно?

Олег Молчан: Да сольные были концерты, мы вообще ни с кем не вступали. А, или вы имеете в виду солянки?

Дмитрий Терёхин: Нет, не солянки, а именно концерты. К примеру, государственные “Песняры” ездили на гастроли с Тихановичем и Поплавской, с “Синей птицей”…

Олег Молчан: Когда? Такого никогда не было…

Дмитрий Терёхин: Я имею в виду 2003 год…

Олег Молчан: Ха-ха-ха-ха-ха-ха……………………………
Да вы что, Мулявин никогда б такого не разрешил. Никогда! Ха-ха… Ни в жизни…

Дмитрий Терёхин: Понятно. Олег, в начале 1997 года из коллектива уходит Виктор Молчанов. Гитаристом вы берёте Аркадия Ивановского. У меня есть видеозапись концерта от 17 марта 1997 года, уже с Ивановским. Меня поразило то, что в некоторых песнях на гитаре откровенная лажа. Возникает такое чувство, что гитару человек держит в руках если не первый раз, то второй или третий.

Олег Молчан: Ивановский – средний гитарист. Это тоже был временный вариант. Опять я не мог сразу найти гитариста. Молчанов и Растопчин – это же редкие люди! Не валяются же такие музыканты на дороге.

Дмитрий Терёхин: Олег, в 1997-м году бас-гитарист “Песняров” Александр Катиков написал программу на стихи Ларисы Гениуш “Жывем”. Здесь совсем всё запутано, точнее, специально сейчас запутывается. Это была работа для ансамбля, которую не вынесли на сцену в связи с расколом, первая работа ансамбля “Белорусские песняры”, как указывается в некоторых источниках или всё же сольная работа Катикова?

Олег Молчан: Я сейчас всё объясню.
У нас в коллективе были такие отношения, что мы всегда поощряли любое творчество любого музыканта, в особенности Мулявин и я в том числе. Творчество всегда развивает музыканта, поэтому появлялись песни у Молчанова, у Катикова…
Любой музыкант одну-другую песню может написать. Если он не совсем конченый человек, то у него всегда есть какие-то свои мысли.
И конечно, мы были очень удивлены, когда Катиков задумал эту программу…

Дмитрий Терёхин: Но я читал сообщения нескольких человек (в том числе гитариста “Белорусских песняров” Соловьёва) о том, что Катиков написал программу спонтанно. Александр тогда заболел, и у него была очень высокая температура, все песни он сочинил за одну ночь…

Олег Молчан: Вместе с Лукашенко и Козловичем, наверное…
Мы с Аликом уже давно были друзьями, жили во время гастролей в одном номере. И он мне показывал потихоньку отдельные номера. Я всегда поощрял его, говорил: “Алик, ну давай, давай, учись писать. Может быть, действительно что-то получится”. С другой стороны, я не учёл то, что некоторые люди выдают желаемое за действительное…
Если ты написал первую в своей жизни программу, это не значит, что она хорошая. И неважно, сколько тебе лет. Даже до той же “Скорины” я написал море музыки, которое выбросил потом в трубу, и даже вспоминать о той музыке не хочу. Обязательно должен быть период становления.
Мулявин вообще ничего не говорил, он не хотел Алика обижать. Но, будем говорить честно, и Игорь Пеня, и я – мы отказались работать эту программу. Вообще все ребята сказали, что программа слабая, мы не будем её играть на концертах. Вот и всё.
Алик обиделся. Он записал программу за свои деньги.
Мулявин не отказался и спел одну песню. Я приехал и где-то сыграл на клавишах, Ивановский сыграл на гитаре, Пеня что-то спел… Но аранжировки все были Катикова, он сказал нам, где что сыграть, мы не участвовали в работе над песнями. Как он хотел, так и записали.
А кто-то, конечно, мог сказать: “О, “Песняры” диск записали”. На самом деле это была просто дружеская поддержка творческого человека.
Диск был сольным. И когда мы его полностью просмотрели – окончательно решили программу не исполнять. Максимум – мы иногда брали одну песню, чтобы Алик что-то спел.

Дмитрий Терёхин: Олег, мы подошли к началу 1998-го года. В это время разразился второй большой кризис ансамбля, переросший впоследствии в раскол. Здесь уже столько вранья, фантазий, домыслов, правда настолько переплелась с вымыслом, что чёрт ногу сломает.
Вы можете рассказать, что же там было на самом деле?

Олег Молчан: Мне бы хотелось для начала услышать, какие версии известны тебе, а потом я расскажу свою правду. Подчёркиваю, СВОЮ.

Дмитрий Терёхин: Я встречал две версии.
Версия “Белорусских песняров”, которую можно озаглавить цитатой из публикации того времени – “Мулявин – ходячий труп”: мы не могли больше работать с Мулявиным, потому что он пил, постоянно во все дела лезла Пенкина, они забирали большую часть денег, кидая нам на всех жалкий остаток… и т.д. и т.п….

Олег Молчан: С этим всё ясно…

Дмитрий Терёхин: И вторая версия, которую я слышал от нескольких человек, и которая особенно не афишируется… В нескольких словах – это была большая афера белорусских чиновников из Министерства культуры.

Олег Молчан: Вот! Абсолютно правильно. Я поддерживаю эту версию.
У меня был недавно разговор с одной из газетных журналисток, которая поддерживает позицию “Белорусских песняров”. Вероятно, она имеет с ними хорошие контакты. И она мне сказала: “Но ведь это же коллектив отказался от Мулявина, поэтому его и отстранили, а всех остальных оставили…” Тогда я говорю другую версию: “Недавно коллектив отказался от Скорожонка. Скорожонок ведь далеко не Мулявин? Почему же тогда его поставили директором, а коллектив вынужден был уйти?”
Всё понято? Вот и я думаю, что комментарии в этом вопросе особенно не требуются.
Но всё же давайте разберём, что такое “Песняры” на данный и на тот момент.
“Песняры” – это государственный коллектив, учредителем которого является Министерство культуры. Мулявин, со всеми его регалиями и заслугами, всё равно является поставленным директором и художественным руководителем. И вопрос о его назначении, смещении или, скажем, награждении выносит никто иной, как Министерство культуры. Исходя из этого, делаем вывод: если бы Министерство культуры не захотело убрать Мулявина – ничего бы не было.
Мы с Вами только что вспоминали 1992-й год, когда была похожая ситуация. Был не такой сильный раскол, но это был тихий уход. Почему ничего подобного 98-му году не возникло тогда? Потому что у Мулявина была государственная поддержка. Никто бы не стал из средств массовой информации – газет, радио – печатать ту грязь, которая полилась в 1998-м. Это именно грязь!
Я не знаю, что и насколько там правда, но… я не стоял с пьяным Мулявиным на балконе, я не собирал бычки в Голландии. Кто-то говорил, что у нас очень плохо было со средствами во время записи диска, что Мулявин нам совсем не давал денег, и мы были вынуждены собирать бычки. Ответственно заявляю: “Я бычки не собирал!”
Я знаю одно, и это точный, официальный факт: до конфликта 1998-го года все музыканты “Песняров”, в том числе и Мулявин, подписали бумагу о том, что коллектив прекращает свою деятельность. Они все в этом расписались. Все, кроме меня. Я в это время был в Москве, хотя и числился в коллективе.
Они прекращали свою деятельность, потому что те средства, которые обещали нам выделить, не выделили, аппаратура была на износе, нам не на чем было даже записывать фонограммы. У нас просто не было возможности работать.
Пеня, Катиков, Марусич, Козлович – все выступили с этим заявлением за Мулявина. Никто из них не написал заявления: “Мы прекращаем свою деятельность, потому что Пенкина такая плохая, она нас затерроризировала и мы вообще не можем больше ничего делать”.
Нетрудно догадаться, почему через полгода произошла смена позиций, и появились Мисевич и Дайнеко.

Дмитрий Терёхин: Насколько мне известно, потом начались вызовы музыкантов в Минкульт по одному и плетение интриг за спиной Мулявина.

Олег Молчан: Абсолютно правильно!
Опять-таки, могу сказать одну вещь: у меня получилось всё очень просто. В то время мы с Ириной практически курсировали между Москвой и Минском, и у меня был с Мулявиным договор, что некоторое время я буду вне ансамбля. То есть, мы посчитали, что я проделал достаточную работу для коллектива и уйду в своё плавание. Мы решили, что я буду работать с коллективом как аранжировщик, как композитор, но как артисту, как клавишнику мне уже надо было искать замену. В принципе, они кого-то, кажется, и нашли для концертных поездок.
Помню, это уже была осень 1997-го, мы с Ириной приехали из Москвы в Минск. Созвонились с Мулявиным – у нас всегда были замечательные дружеские отношения. Он приехал со Светланой Пенкиной в гости и говорит: “У меня новая программа. Давай делать”.
Владимир Георгиевич оставил мне пачку клавиров, я начал разрабатывать его новую программу. Там было 8-10 песен. Среди них “Народ мой”, “Сiнi дом”, “Ой, усе сады цвітуць”… Они не были объединены общим стихотворным замыслом. Там были композиции на стихи Макаля и других известных белорусских поэтов. Я не знал, как Мулявин будет это всё объединять, но у него были какие-то свои идеи. Так или иначе, к концу года песни были сделаны, я практически все аранжировки закончил.
А в январе 1998-го года позвонила Светлана Пенкина и сказала, что нужно прийти на какое-то срочное собрание. Я пришёл и услышал от тогдашнего министра культуры А. Сосновского, что Мулявина снимают. Это было 12 января – день рождения Владимира Георгиевича – ему подарок такой преподнесли.

Дмитрий Терёхин: То есть, в то время, когда планировался весь этот заговор, Вы работали над программой… Да…
А Вас пробовали вызывать в Министерство культуры для беседы, как других?

Олег Молчан: Меня никто никуда не вызывал…
Что же там получилось, и почему все поддержали решение о снятии Мулявина?
Дело в том, что после заявления артистов ансамбля, о котором я говорил, “Песнярам” пообещали большую сумму денег на приобретение новой аппаратуры и вообще на развитие. Причём такую сумму, которую реально никто выделить не мог, это было заранее ясно.
У Мулявина была твёрдая позиция по этому вопросу: либо всё, что пообещали – либо ничего.
Тогда чиновники и стали искать способы выхода из сложившейся ситуации. Они пообещали дать часть необходимой суммы музыкантам, если они согласятся на определенные условия. И товарищи, после размышлений, пошли на эту авантюру. Вот и всё.
Им реально дали какие-то деньги, на которые они что-то из аппаратуры купили. Только потом воспользоваться всем этим им не пришлось.

Дмитрий Терёхин: Здесь мне не понятна ситуация с Владимиром Георгиевичем. Кто-то говорит, что он долго лежал в больнице, когда за его спиной творились все эти дела. Кто-то утверждает, что он беспробудно пил… Есть и похуже версии…
Что же было?

Олег Молчан: А ничего не было. Могу заявить, что при снятии с должности Мулявин был как раз абсолютно трезв. Мы с Ириной и Мулявин со Светланой обдумывали сложившуюся ситуацию, начиная с 12 числа, и предпринимали какие-то шаги в связи со всем, что случилось.

Дмитрий Терёхин: Я слышал, что Катиков и Пеня тоже до последнего момента не решались на уход от Мулявина, но потом всё же присоединились ко всем остальным.

Олег Молчан: Да, они молчали, краснели… Но в конечном счёте сделали свой выбор…
Как только всё это произошло, я взялся помогать Мулявину. Первоочередной задачей у нас было подобрать коллектив, который мог бы отработать живой концерт.
Понятно, что найти музыкантов песнярского уровня я сразу не мог. Тут в ход пошли и “Лявоны”, Ивановский, потом мы пригласили солиста оркестра п/у М. Финберга Вадима Косенко, позже появился Скорожонок.
В это же время на базе государственного ансамбля работали и наши бывшие коллеги. То есть, получилось два коллектива.
Я работал с ребятами несколько месяцев и, в конечном итоге мы представили живую концертную программу. Тогда уже всем стало понятна и очевидна состоятельность Мулявина.
Но поначалу Владимира Георгиевича вообще не пускали на сцену. Его оставили художественным руководителем коллектива, с которым он не мог работать, а министр культуры лично контролировал, чтобы Мулявин не выступал.
На концерте памяти Машерова Мулявина на сцену вывел Иосиф Кобзон. Владимир Георгиевич пел с его музыкантами. Сосновский был вне себя от злости. Потом, на витебском “Славянском базаре” нам не дали костюмы для выступления. Тем не менее, мы пробились на сцену втроём: я, гитарист и народный артист СССР Владимир Георгиевич Мулявин. После исполнения “Малітвы” зрители аплодировали как никому!
Всё это явилось большой проблемой для чиновников.
Я уже сказал, что мы подготовили с ребятами целую концертную программу, после чего стало понятно, что есть люди, которые хотят и могут работать с Мулявиным.
Из США приехал Анатолий Кашепаров, чтобы поддержать нас. И к декабрю 1998-го вся эта афера рухнула, Мулявина восстановили в должности директора, а я получил первую в истории ансамбля должность музыкального руководителя и дирижёра.

Дмитрий Терёхин: А потом полились рекой статьи типа “Песняров” погубили бабы и водка”, “Мулявин – ходячий труп”, интервью с бывшими коллегами, обвиняющими Владимира Георгиевича в беспробудном пьянстве. В общем, все беды ансамбля исходили от него… последний человек в коллективе… Противно это!!!
Неужели все были такие трезвенники и праведники?
Меня просто убивают истории про то, как чисто из-за Мулявина срывались важные гастроли ансамбля в Казахстане и прочее…

Олег Молчан: Мулявин был нормальным мужиком! И все остальные также выпивали. А статьи эти – ну это, как я уже говорил, обычная грязь.
В Казахстане всё было очень интересно. Это история произошла ещё до кризиса1992-го года. Тогда временным директором коллектива у нас был Сергей Портянко, который договорился о довольно большой серии концертов. У Владислава Мисевича как раз намечался день рождения, и ему ужасно не хотелось ехать. Ему тогда уже всё надоело, хотелось покоя, но и денег заработать тоже очень хотелось. Потому и он поехал вместе со всеми.
В Казахстан мы летели на самолете, встретили нас огромным банкетом. С ХЛЕБОМ, СОЛЬЮ… Мулявин спит – будить бесполезно. Остальные тоже неадекватные. Мисевич сказал директору, чтобы тот шел к устроителям концерта, придрался к чему-нибудь, отменил концерты, забрал деньги за неустойку и возвращался – поедем домой!
Директор ушёл, через какое-то время приходит и говорит: “Концертов не будет”. Влад его чуть не расцеловал… “И денег не будет”.
“Как не будет? На что мы домой поедем?” – трясёт его Мисевич… Денег на обратную дорогу у нас не было вообще.
Оказалось, что концерты и так не могли состояться – организаторы концерта проявили халатность. Нам предложили отыграть их через неделю. Мы решили срочно ехать в Минск.
Обратно ехали в “ледяном” вагоне, мы все по очереди бросали уголь в топку. Да-а, досталось тогда Портянко от Мисевича, какие только чудеса администраторской сообразительности не пришлось тому проявлять: и штаны собственные продавал, и т.д., и т.п….
Дали телеграмму Светлане Пенкиной, на вокзале в Москве нас встретил администратор, и мы благополучно добрались домой.
И причём тут Мулявин?
А до этого ещё интересный случай был. Нам надо было выступать в Москве в Кремле на каком-то концерте. И кто-то из добрых поклонников решил заранее угостить некоторых участников. Скоро начало концерта, а некоторые просто пропали. Я иду по Красной площади, и вдруг меня окликает какая-то фигура в плаще и с гитарой: “Эй, поц… эй, поц… я где живу?”. Человек смотрит сквозь асфальт, но каким-то чудом заметил меня. Это был Растопчин.
Играть мы должны были под минус “Вологду”, моя роль заключалась в растягивании бутафорского баяна. Перед самым нашим выходом вдруг откуда-то выскальзывает Пеня, хватает маленький баян и бежит на сцену. Мне достаётся огромный неподъёмный инструмент, который я еле-еле растягивал. Не знаю, как выстоял с ним на сцене.
Так что всё нормально было… все хороши… Ха-ха-ха…

Дмитрий Терёхин: Какие новые работы появились у ансамбля после раскола 1998-го года?

Олег Молчан: Да никакие. У нас была первоочередная задача сделать концертную программу. Опять я старые хиты аранжировал-переаранжировал…

Дмитрий Терёхин: У меня есть видео какого-то выступления “Песняров” 1999-го года. На сцене новый состав (всех участников я даже и не знаю), Вы за роялем, на переднем плане Владимир Мулявин и Анатолий Кашепаров. Ансамбль исполняет Вашу песню “Ты мяне любiш”, солирует Валерий Скорожонок. Я не слышал её в исполнении предыдущего состава, потому думаю, что песня новая. Кроме того, Анатолий исполняет “Сівы голуб”. Потрясающая вещь! Мне лично очень нравится. Эта песня написана Игорем Паливодой. Аранжировка в стиле работ ансамбля конца 80-х годов. Вы записывали эту песню?
Ещё из новых работ ансамбля можно отметить “Паляну” Лученка и две песни Шарапова.
Эти работы, наряду с очередными новыми вариантами старых хитов, вошли в диск “Песняры-2001”. Некоторые аранжировки совсем неожиданные…

Олег Молчан: Там уже и не было особой разницы, какие аранжировки и кому стоять на сцене. Это всё было срочное затыкание дыр. Мулявин хотел продолжать работать, был полон новых идей. Это был его выбор. А я просто обязан был помочь ему.
“Ты мяне любiш” – да, помню. Эта песня на стихи Танка.
“Сівага голуба” Кашепаров из США привёз. Я не знаю, когда её делали, но не при мне. “Паляна” – тоже не новая работа. Её сделали ещё чуть ли не в 93-м году для какого-то юбилея Лученка. Просто не играли, а потом восстановили.

Дмитрий Терёхин: У меня имеется масса концертных и студийных записей 1994-2001 годов со старыми хитами ансамбля. Многие песни просто не узнать. К примеру, есть живой концертный вариант “Крика птицы” (1994 или 1995 год), где поменялось практически всё, кроме вокальной партии. Кто сделал эту аранжировку?

Олег Молчан: Я не делал аранжировку “Крика птицы”, я просто что-то освежал там. Опять, как и со многими другими песнями, что-то уже было сделано до меня. Может быть, Паливода её делал, может быть Виславский с Неронским. А я что-то сверху добавлял. Правда, когда живой вариант “Крика птицы” надо было играть, я расписывал партии. А вообще, я раза два переделывал “Белоруссию”, “А ў полі вярба” делал…
Я уже говорил, что когда вошёл в коллектив “Песняры”, я года два или три никак не мог понять, чего же Мулявину от меня надо, чего он от меня хочет. Он постоянно давал какие-то аранжировки, другую работу. Я это всё усердно выполнял, иногда дописывал кусочки песен, какие-то припевы иногда придумывал, ещё что-то… Но я никак не мог понять, зачем это всё надо? Потом был очень удивлён тем, что народ так достаточно хорошо, бодренько реагирует на это всё. И только потом я уже понял: он очень хорошую, правильную политику вёл. Он понимал, что в то время, когда я пришёл, у “Песняров” такой популярности, как в 70-е, уже не могло быть. И поэтому, он избрал именно программную политику: делание программ и показывание их публике. Причём, с подмешиванием старых песен, того материала, потому что людям от “Песняров” уже хиты не нужны были. Им хиты нужны были от других, новых исполнителей, от “Песняров” уже хиты не требовались.

Дмитрий Терёхин: По этому поводу я думаю, что от меня и моей группы народу хитов тоже не надо, поэтому мы и делаем какие-то концептуальные программы, классику и пр. Ведь столько всяких групп, делающих одно и то же, столько исполнителей…

Олег Молчан: Стоп! Ребята, вы сначала эти хиты сделайте, а потом пусть они не понадобятся. Ребята, поймите, я вам говорю точно. Это как Божья заповедь: нет хита – нет группы. Вы можете очень много плотно работать – на здоровье! Вы делаете, кстати, обществу неоценимую услугу. Знаете, что вы делаете? Вы его образовываете! ОБРАЗОВЫВАЕТЕ!
Но, с другой стороны, наш народ не хочет, чтобы его образовывали, не хочет, чтобы ему вещали. Он хочет, чтобы с ним заигрывали. Так вот заиграйте сначала с ним, а потом образовывайте.

Дмитрий Терёхин: Спасибо за совет, Олег. А на каких инструментах Вы играли в ансамбле? Какой пользовались техникой?

Олег Молчан: В 1991-м году, когда мы ездили в США, мне купили клавиши “Korg M1”. Совершенно неудачный инструмент! Я им и пользовался-то мало. Потом появился “Korg T 2” – более удачная версия.
А хороший инструмент у меня был “EMU 4 Synth” – 74 клавиши. Я уже упоминал ритм-машину “Alesis”, на которой я работал в начале 90-х. Сегодня я работаю, применяя современные компьютерные технологии.

Дмитрий Терёхин: Олег, когда Вы ушли из ансамбля?

Олег Молчан: Я уволился в самом конце 1999-го года, когда сделал всё, чтобы помочь коллективу встать на ноги.

Дмитрий Терёхин: Расскажите, чем Вы занимаетесь сейчас?

Олег Молчан: С удовольствием.
Начну с того, что ещё во времена, когда я работал в “Песнярах”, у меня были свои проекты. С Мулявиным у нас были прекрасные доверительные отношения, но ему всегда хотелось, чтобы я ещё больше принадлежал ему и коллективу. А я, хоть и был очень молодой, но писал музыку и для других исполнителей и всегда подумывал о свободном плавании.
Сейчас мы с Ириной Видовой сотрудничаем с компаниями “Biz Enterprises” и “Артес продакшн” и др. Выпускаем песни на российских сборниках, иногда концертируем. Всё делаем сами, за свои собственные деньги.
То есть, я сейчас как раз в своём плавании. Тяжело это или нет – это уже мой вопрос. Плаваю так, как могу, но сам.
Ребята, а что вас вообще заставило заниматься всеми этими вопросами по истории “Песняров”? Сейчас уже вроде бы другие группы модные?

Дмитрий Терёхин: “Песнярами” мы заинтересовались в конце 2002-го года. В марте 2003-го побывали на концерте тогдашнего состава государственного ансамбля, который произвёл на нас очень сильное впечатление. Конечно, по прошествии времени мы это всё переосмыслили. На первый план для нас вышли монументальные концептуальные произведения ансамбля, а не стандартный набор хитов, некоторые из которых сейчас совсем уже не хочется слушать. Но, тем не менее, концерт явился мощным толчком для дальнейшего изучения творчества ансамбля. Чем большее количество записей мы обнаруживали, тем больше возникало конкретных вопросов. Ответы на них найти было негде, кроме как в Интернете. Но у любого более-менее здравомыслящего человека возникает масса сомнений после чтения форумов, где сразу же бросается в глаза ангажированность одних типов, самолюбование и самовозвеличивание других…
А уж после общения с некоторыми людьми, довольно близко знающими Мулявина, и с бывшими участниками ансамбля стало понятно, что большая масса мерзости, находящаяся в Интернете, не имеет ничего общего с реальными фактами… Захотелось правды.

Олег Молчан: Ребята, ну, во-первых, вы были уже не на тех “Песнярах”. Будем говорить откровенно, даже когда я пришёл в коллектив, это уже был не тот ансамбль. Я вообще там пацаном считался, а многим уже под сороковник было. Настоящие “Песняры”, на мой взгляд, это ансамбль 70-х, когда хлопцы голоштанные сами поехали в эту Москву, прорвали всю эту блокаду. Вот тогда и появились эти самые хиты, о которых мы уже говорили. И это вполне естественно, что на концертах и в 90-е и до сих пор они исполняются.
Во-вторых, по поводу правды. Я сам-то в Интернет не очень сильно хожу. Ирина мне показала… и там такое пишут! Невозможно!
Правды, ребята, там никто из них не знает. Если Мулявин и говорил что-то про ансамбль, то он говорил это двойке-тройке людей. Вообще, мы всегда были закрытым коллективом. Есть здесь некая белорусская тусовочка, так называемая белорусская эстрада. Я, например, себя к ней не отношу. Я их знаю всех, но смысла лезть туда не вижу. А они, напротив, все хотят иметь какую-то принадлежность к “Песнярам”, потому что такого успеха больше ни у одного белорусского коллектива не было и вряд ли будет. Каждый хочет сейчас как-то примазаться. Поэтому я говорю, что только собака, которая бегает сегодня около филармонии, не лает, что она тоже с Мулявиным была. Все играют в игры “Я и Президент”, “Я и Мулявин”… в общем, греют тщеславие.
А не хочешь поиграть в игру “Я и дворник”, спрашивается? Вот в чём здесь дело. Вот откуда всё это враньё.
А самую правду знает Светлана Пенкина. Кстати, у меня никогда не было со Светой никаких проблем. Потому что я не заигрывал ни с ней, ни с другими. Я делал спокойно свою работу, и проблем никаких не возникало.
Ну, ещё я знаю немного правды. Что знал – рассказал вам.
Хотя… Все в той или иной мере её знают. Просто кому-то удобно правду говорить, кому-то неудобно. Дело в том, что кому-то сейчас может быть уже и стыдно за то, что он сделал, поэтому хочется отмыться, отбелиться. Но тут уж не отбелишься. Сделал человек – значит сделал.

Дмитрий Терёхин: Есть бывшие участники ансамбля обиженные несправедливым к ним отношением, недооценкой их заслуг и прочим… Я, конечно, понимаю, что необходимо отметить достижения каждого музыканта ансамбля, осветить вклад каждого в творческий процесс. Это и является моей главной задачей – воссоздать более-менее правдивую историю всего коллектива.
Но мне никак не понятна позиция некоторых людей, принижающих заслуги Мулявина, пытающихся осквернить его имя. Есть мнение, что Владимир Георгиевич уже с конца 70-х ничего не делал в ансамбле, его славу поддерживали другие люди.

Олег Молчан: В “Песнярах” музыкально-продюсерское мышление было только у Мулявина!
Кто тебе скажет, что нужно, а что – нет? Даже я не скажу. Единственное, что у меня получилось в “Песнярах” из такого креатива – это “Слово Скорины”. И только лишь потому, что я с ней пришёл. Но во всех совместных программах решающая роль была у Мулявина. От него исходил весь креатив! Музыкальным продюсером был он, а это как раз- таки во всём мире считается сегодня самым главным!
Что такое креатив? Вот, например, у меня есть хорошая идея, я набрал отличных музыкантов: ты у меня будешь синтезаторную партию играть, ты на барабанах, ты на гитаре. Ещё мне нужен аранжировщик, который сделает хороший инструментал…
Отлично! Сегодня полно и музыкантов, и аранжировщиков, которые выполнят любую работу. И они могут говорить всё, что угодно… Всё равно всё это делать буду я. Сегодня нет Чайковских, которые все расписывали сами, потому что был один симфонический оркестр. Всё развивается, и техническая база, и электронная. Один человек это всё объять не может и не должен.
И в “Песнярах” народ почему-то менялся, но то самое звучание, тех самых “Песняров” – оно всё равно оставалось! Осовременивалось, модернизировалось, но оставалось песнярским! Значит, был человек, который всё это делал и контролировал.
Может быть, и я где-то был обижен, что за 10 лет мало получил в “Песнярах”. Наверное, и мне хотелось, чтобы именно мне больше всех дали. Но, с другой стороны, это был мой выбор, я так захотел. И у каждого музыканта ансамбля всегда был выбор. Поэтому здесь не может быть никаких обид.
Сейчас мы занимаемся с Ириной Видовой своим собственным проектом, и всё, что мы имеем, мы имеем благодаря себе.
Мне довольно трудно в “формате” делать аранжировки, потому что некоторые молодые ребята лучше “просекают” современные синтезаторные технологии. И хотя у меня сейчас на компьютере стоят Nuendo, Cubase, всевозможные плагины, “трилоджи”, “атмосферы” – всё самое современное на сегодняшний день – но, тем не менее, очень приходится думать. В особенности лупы набирать иногда тяжело, именно правильные профессиональные лупы, чтобы бочка, например, качала, варилась с верхним лупом, а потом под это подобрать ещё бас. Одним словом, сонорика. Вот это я сейчас больше изучаю – такую вещь. И, естественно, изучаю стильное построение мелодий.
И понимаете, всем этим мы занимаемся сами, не используем ничей материал, не делаем деньги на чужой славе. Поэтому мы можем говорить о собственном личном проекте.
А если каждый аранжировщик считает, что он обеспечивал славу Мулявину, то у меня уже должны крылья вырасти, я должен полететь и рассказать всем: “Да кто такой вообще Мулявин? Вот Я!!! Мало того, что я всё аранжировал и переаранжировал, так я ещё сколько всего написал! Ай-ай-ай! Я ж крутой!”
Но так нельзя ни в коем случае рассуждать. В “Песнярах” многие аранжировали и переаранжировывали. Приходил новый человек – “свежая кровь”, вносил свою лепту. И, конечно, не надо здесь никого обижать. Ансамбль – это живой организм, кто-то сделал больше, кто-то меньше, но работали абсолютно все. При этом аранжировщик – это аранжировщик, композитор – это композитор. Но главное в коллективе – креатив. Музыкальное продюсирование, идея! Если это есть, значит, есть коллектив.
А при мне в “Песнярах” всё делал Мулявин! Во-первых, он был генератором идей. Во-вторых, даже если кто-то что-то писал по собственной инициативе или, если песни приносили композиторы со стороны, именно Мулявин принимал решения, будет что-то исполняться или нет, он отбирал весь материал – и никто больше. Более того, естественно, Мулявин сам писал. Но, главное, он осуществлял художественное руководство, возглавлял всю работу коллектива.

Дмитрий Терёхин: Да, Олег, полностью со всем согласен. Спасибо за такой большой рассказ. Это бесценные сведения. Удачной Вам и Ирине карьеры. Спасибо.

Олег Молчан: Ребята, спасибо вам. Вы на самом деле затеяли очень непростое и, главное, нужное дело. Удачи.

Источник